Это переложение Евангелия, более близкое к источнику на второй взгляд, чем на первый. А тому, кто читает это сегодня — два года спустя после того, как книга вышла на английском,— вероятно, необходим даже третий. Потому что, когда в самом начале обнаруживаешь измученных мужчину и мальчика, прибывших издалека (чуть ли не из какого-то лагеря для перемещенных лиц), наше зараженное медийными картинками сознание начинает настраиваться на нечто социальное, связанное с беженцами и тому подобным. Кстати, в каком-то смысле "Детство Иисуса", как и любая (хотя очень странно употреблять слово "любой" в этом контексте) по-настоящему глубокая книга, как вообще настоящая литература, и про это тоже. Потому что она про все.
Вообще, совсем не так много на свете книг, в которых откровенная (но не сатирическая, не памфлетная) метафоричность и насыщенность символами не убивают для читателя возможности сопереживания, этого практически отвергнутого современной "умной" литературой качества. "Детство Иисуса" — как раз из таких редких экземпляров. Кутзее здесь продолжает линию модернизма без всякого "пост", манновской "Волшебной горы", например, и — безусловно и сознательно — "Замка" Кафки.
Как злоключения К. в безликой Деревне, управляемой Замком — в этом вневременном мире без примет, в этом странном пузыре, будто бы отделенном от читателя прозрачной, но непроницаемой пленкой,— заставляют сжиматься и переполняться гневом наши вполне реальные сердца, так и история пожилого мужчины и маленького мальчика, наделенных именами Симон и Давид (про эти имена известно, что они ненастоящие), разворачивающаяся в отодвинутом от реальности поселении под названием Новилла, трогает, царапает, задевает.
Нет никаких «верующих», а только один верующий, и один верующий, и еще один...
Это важно, потому что без этого, каким бы умным ни было построение Кутзее (а это очень, очень умное построение), оно бы оставалось только предметом для теоретизирования и сопоставлений и располагалось бы на той территории, на которой находится учительница философии из этого романа, предлагающая ученикам выделить из стула его "стуловость". (Ближе к концу текста, окончательно припечатывая саму идею абстрактного умствования, автор заставляет своего героя, которому приходится прочистить унитаз, задуматься над "какашковостью какашки".)
Конечно, есть большой соблазн, а вернее, просто большая занимательность в том, чтобы прочесть "Детство Иисуса" как "роман с ключом", заняться поиском "соответствий" (переводчица Шаши Мартынова и редактор Максим Немцов позаботились о том, чтобы сопоставления были в принципе возможны, чтобы зашифрованные цитаты проглядывали сквозь русский текст, как это происходит в английском). Интересно разбираться: какая сцена в романе — это Благовещенье, когда именно начинается призвание апостолов, строить догадки, почему женщину, которую Симон выбирает в матери маленькому Давиду, зовут именно Инес, почему стены в ее доме оклеены обоями с изображением лилий, почему мальчика язвят шипы колючей проволоки и почему его первой книгой становится именно "Дон Кихот" — эта библия европейского романа, образ главного героя которой часто трактуется как парафраз Христа.
Но все это находится как раз скорее в зоне "стуловости" и во многом отвлекает от вещи по-настоящему захватывающей. От наблюдения за тем, как Кутзее, окончивший когда-то католическую школу и тем более осознано отвергающий религию как сумму установлений и предписаний, очищает историю Христа от наросших на нее представлений о христианстве и вообще о чувстве Бога как о чем-то "общем", увязывающем разных людей в один контекст, утаптывающем их в одну форму.
И если — зачем-то — попытаться соотнести этот текст с нашей здешней современностью, то самым очевидным будет такой пример. Иисус (то есть в этом тексте — мальчик под именем Давид) не может иметь ничего общего с миром, где есть "чувства верующих". Потому что нет никаких "верующих", а только один верующий, и один верующий, и еще один... "Положи перед Давидом яблоко — что он видит? Какое-то яблоко — не одно яблоко, а просто яблоко. Положи два яблока. Что он видит? Просто яблоко и просто яблоко: не два яблока, не одно яблоко дважды, а просто яблоко и яблоко".
Вот это конкретно — очень важная вещь. Простая и важная. Как, впрочем, и все эта книга.
Джон Максвелл Кутзее. Детство Иисуса. М.: Эксмо, 2015. Пер. Ш. Мартыновой