Сегодня в московском кинотеатре "Прага" состоится премьера фильма "История рыцаря" (A Knight`s Tale). Главная особенность этого произведения заключается в том, что рыцарские турниры XIV века происходят в нем под рок-музыку 70-х годов.
Приятно отметить, что советские кинематографисты догадались скрестить романтический пафос Средневековья и семидесятничества гораздо раньше: в детстве я восемь раз смотрела фильм "Баллада о доблестном рыцаре Айвенго", где облегченное изложение увесистого и неудобочитаемого романа Вальтера Скотта обильно сопровождалось песнями Владимира Высоцкого. Рыцарская идеология, оперирующая понятиями чести и долга, конечно, неисчерпаемый кладезь для зрительского кинематографа, который вынужден и развлекать, и нести жизнеутверждающие ценности. Неудивительно, что и советский киносказочник, и голливудский изображают рыцаря не потным феодальным помещиком, который эксплуатирует крестьян и грабит купцов, а самоотверженным борцом за идею. Возвышенные представления о рыцарстве отлично сочетаются и с выработанным Высоцким имиджем бунтаря против социума, и с постмодернистской концепцией режиссера "Истории рыцаря" Брайана Хелгеленда (Brian Helgeland): "Это фильм о молодости, о поисках самоидентичности и о борьбе с социальной системой — и, как мне кажется, этому посвящена вся рок-музыка 70-х".
"История рыцаря" тоже адресована тинейджерам, тем, кого сейчас называют "поколением Y". Однако для них все эти Queen и Дэвид Боуи (David Bowie), звучащие в фильме,— такое же Средневековье. Наверное, многие из юных зрителей удивятся, если узнают, что эта музыка была написана всего за каких-нибудь 10 лет до их рождения, а не в XIV веке. Так что остроумие режиссера, который вводит в первой же турнирной сцене массовые танцы под композицию "We Will Rock You", подростки вряд ли оценят: доисторическое зрелище под доисторическую музыку, ничего особенного.
Нет ничего особенного и в сюжете картины. После вступительного титра, извещающего о том, что в Средние века возник такой вид спорта, как битва на копьях, "История рыцаря" берет тот монотонный темп, который присущ многим фильмам про спорт: то показываются затянутые тренировки и бои, снятые в однообразном рапиде, то любовные похождения спортсмена. В главной роли снялся молодой актер Хит Леджер (Heath Ledger), пригожий здоровяк с клочковатыми белокурыми волосами,— он играл сына Мела Гибсона (Mel Gibson) в "Патриоте" (The Patriot) и вот теперь наследует ему в качестве нового австралийского секс-символа. Его герой, крестьянин-оруженосец, которому не положено заниматься благородным рыцарским спортом, пользуясь случаем, выдает себя за своего погибшего господина и под его именем добивается изрядных боевых успехов, к которым непременно прилагается счастье в личной жизни.
Режиссер Брайан Хелгеленд, в числе кинематографических заслуг которого — сумрачный боевик с Мелом Гибсоном "Расплата" (Payback) да "Оскар" за соучастие в написании сценария "Секреты Лос-Анджелеса" (L. A. Confidential), не мог отказать себе в удовольствии блеснуть эрудицией. Где-то на середине фильма герой и его приятели встречают в поле голого и чумазого мужика, который ведет странные речи. Это поэт Джеффри Чосер (Geoffrey Chaucer), на минуточку — основоположник английского литературного языка. К моменту появления в фильме Чосер еще не написал свои эпохальные "Кентерберийские рассказы", но уже осознал себя как писателя (кстати, одно из его произведений тоже называется "The Knight`s Tale"). Официальная биография Чосера умалчивает о прогулках в чем мать родила и о пристрастии к азартным играм, которое свойственно ему в фильме,— может, это какие-то исторические анекдоты, но тогда они будут понятны лишь немногим посвященным.
В кино встречаются три стадии художественного осмысления истории: во-первых, тщательная реконструкция исторических реалий и вера в возможность исторической правды, во-вторых, понимание, что это всего лишь условность, конвенция (мы договариваемся о том, как положено изображать то или иное время) и, наконец, открытое разрушение конвенций, перемешивание символики разных времен. Режиссер "Истории рыцаря" пошел чуть дальше, чем, например, автор "Влюбленного Шекспира" (Shakespeare in Love), и застрял где-то между второй и третьей стадией — изображая эмблему Nike на новых суперлегких и суперпрочных доспехах своего героя, он демонстрирует отсутствие излишнего пиетета к историческим условностям, но до окончательной дерзости не доходит: очевидно, ему дорого изображаемое время и что-то в этом времени мерещится такое, чего в нашем не сыщешь. Да, действительно, хорошее было времечко, когда можно было оттягиваться таким адреналиновым и зрелищным способом, как рыцарский турнир. А теперь потешиться нечем, энергичных развлечений почти не осталось, московский градоначальник даже корриду не разрешает. Неужели остается только в кино ходить?