Петербургский Музей-квартира Александра Блока открыл выставку, посвященную 80-летию со дня смертей хозяина квартиры и Николая Гумилева. Называется она по строчке третьего поэта, Пушкина: "Я скоро весь умру..."
Пушкин, по версии Музея Блока, тоже является законным персонажем мартиролога 1921 года: тогда отмечалась очередная годовщина его гибели, и Блок, и Гумилев в числе прочих литераторов приняли в акциях живое участие. Траурные мероприятия, несмотря на некруглую дату, были столь внушительны, что, видимо, неискушенному наблюдателю могло показаться, будто Пушкин умер только что. Рассказывает выставка, собственно, о том, что происходило с февраля по август — между этими тремя смертями, предлагая читать эти смерти как единый сюжет.
Известно, что при жизни никакого единства между Блоком и Гумилевым не было. Представители враждующих литературных направлений. Первый, однажды посетив теоретический семинар по стихосложению, сказал, что поэту знать это вредно, второй охотно учил верификации зеленую молодежь и даже собирался написать соответствующий учебник. Первый с отвагой гения исследовал самые глубины человеческой пошлости, второй больше всего боялся показаться смешным. Первый был при жизни признан великим русским поэтом, про второго говорили, что смерть оборвала обещавший расцвет. Первый после революции оказался одним из немногих, кто добровольно записался на прием к наркому Луначарскому и впоследствии написал поэму "Двенадцать", за что его прокляло большинство "сопластников". Второй невозмутимо приходил на промерзшие послереволюционные литературные собрания во фраке, обдавая презрением всю новую действительность сразу. Новая действительность учла и то, и другое. Блоку разрешили стать народным поэтом: в советском фильме "Весна на Заречной улице" провинциальный металлург комически ревновал приезжую учительницу к стриженному под Тарзана парню, чей портрет (интеллигентные зрители, умиляясь, узнавали Блока) стоял у нее на столе; о Гумилеве полагалось молчать даже в относительно поздних научных работах. И так далее. Музей Блока решил показать "то, что навсегда объединило эти имена". Почти одновременной смерти поэтов-антагонистов отведена роль важного аргумента.
Немного фотографий, немного пейзажей петроградских руин. Главными повествователями музей избрал пожелтевшие афиши: там будет вечер памяти Пушкина, там — поэтический "сольник" Блока, там дадут пьесу Гумилева, там споют романсы на стихи, там Корней Чуковский лекцию прочтет, а там ее прочтет Виктор Жирмунский. Две короткие выдержки: из приговора гражданина Гумилева по расстрельному делу Таганцева и рапорт о проверке на буржуазную вшивость и классовую лояльность гражданина Блока (проверен, отпущен). Потом объявят вечер памяти самого Блока. Тут истории и конец. То есть перед нами голая последовательность имен, дат и адресов, условных сигналов, ссылок. Чтобы проникнуться ею, надо, как минимум, представлять себе, кто есть кто: чем больше посетитель начитан, тем ему интереснее.
Зная русские народные особенности обработки тяжелой историко-культурной информации (к тому же представленной, как на выставке, весьма абстрактно) для последующего ее хранения в памяти, понимаешь, как опасна юбилейная затея. Гумилев, подселенный на время траурных акций в Музей-квартиру Блока, может навсегда отложиться в памяти народной как блоковский брат, шурин, деверь или, что хуже, бойфренд; и смерть он якобы принял вслед за Блоком нарочно — как примерная индийская вдова, взошедшая на мужний погребальный костер.
А в общем, 1921 год рисуется каким-то сплошным литературным фестивалем, на материале которого минималистскими средствами разыгрывается не знающая сносу история о смерти и зловещей игре судеб. Участники неотвратимо выбывают один за другим согласно какому-то неявному механизму. Почти Агата Кристи с ее "Десятью негритятами". Сначала Пушкин, а там и Блок, и Гумилев, и все, как назло, в одной квартире.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург
Выставка продлится до 30 сентября.