В московском кинотеатре "Ролан" под покровом ночной темноты начались показы фильма "Кинопроба" (Odishon) — модной фестивальной картины японского авангардиста Такаши Миике (Takashi Miike). По умению шокировать зрителя его сравнивают с Дэвидом Кроненбергом (David Cronenberg).
Впрочем, первые московские зрители "Кинопробы" шокированными или напуганными не выглядели. Я смотрела фильм на сеансе, который заканчивается во втором часу ночи, и мирный сон мой нарушался только хохотом, которым публика встречала этот леденящий кровь триллер. Ржать они начали примерно на середине фильма, смекнув, куда клонит режиссер, затянувший поначалу вроде бы обычную мелодраматическую волынку. У одного японца умерла молодая жена, оставив его с восьмилетним сыном. Вдовец погоревал, стал жить-поживать дальше, и все бы было хорошо, если бы через семь лет его подросший сын не заметил однажды за ужином: "Что-то ты, папа, плохо выглядишь. Надо тебе снова жениться". Обычно в кино дети разведенных или овдовевших родителей негативно относятся к папиным или маминым попыткам устроить свою личную жизнь. Однако встречаются и вот такие продвинутые экземпляры.
Папа, видимого дискомфорта от своего холостого состояния не испытывавший, но, очевидно, привыкший по первому требованию удовлетворять капризы сына, начинает поиски невесты. Делает он это в высшей степени остроумным способом. Его друг кинопродюсер уверяет, что лучшие потенциальные жены — это начинающие актрисы, которые отсеиваются на первом туре прослушиваний, поскольку они слишком счастливые и благополучные для съемок в кино, но для семейной жизни самое то. Друг-продюсер устраивает фиктивное прослушивание якобы для своего очередного фильма и предлагает нашему вдовцу подобрать себе что-нибудь приличное из отходов кинопроизводства. Герой, просматривая для начала досье и фотографии тридцати претенденток, сразу западает на одну девушку с трудной судьбой, которая собиралась стать балериной, но вывихнула бедро. В резюме она сравнивает трагический конец своей карьеры со смертью, отчего вдовец начинает ощущать с ней духовное родство и после нескольких свиданий уже собирается сделать ей предложение.На этом более или менее реалистическое жизнеописание персонажей заканчивается и начинается авторский сюр не для слабонервных. Суть его сводится к тому, что герой не ту выбрал девушку. Место ей — не у семейного очага, а в фильме ужасов. И она затягивает его в некое странное пространство — не то фильм Линча или Кроненберга, не то кошмарный сон, не то галлюцинация, не то воспоминания о трудном детстве. То, что девушка начинает вытворять с героем, никак не к лицу покорной и целомудренной японской невесте: самое безобидное приспособление, которое она при этом использует,— иглы для акупунктуры. В общем, там много интересного происходит, и в результате мальчик, мечтавший о молодой мачехе, вынужден вызвать на помощь папе полицию и "скорую помощь". Правда, не очень понятно, происходили ли описываемые ужасы в реальности или в воображении, но искушенный зритель этим вопросом не задается, зная, что в авторском кино так положено — мозги пудрить. Вопрос возникает другой, банальный до тупости: смысл-то в чем? Следует ли понимать эту эскалацию садизма как метафору семейной жизни? Может, в Японии действительно так угнетают женщин, что у них крыша съезжает? А может, это назидание пожилым дяденькам, увлекающимся молоденькими девушками? Или тут подтекст более глобальный, философский, на который героиня намекает такими высказываниями: "Только испытав боль, мы можем понять, что мы за люди", а также самурайскими афоризмами вроде: "Жизнь — это способ умереть". Или это вообще "кино о кино", о том, что киногероинь лучше в свою реальную жизнь не пускать? Конечно, разнообразие возможных толкований можно поставить режиссеру в заслугу: вот, мол, какое многогранное, многоуровневое произведение. Только, по-моему, "многогранность" эта происходит от неспособности додумать до конца хоть одну мысль.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА