В Петербурге, в Михайловском саду, перед Русским музеем, проходят выступления ансамбля современного балета "Схедиа" из Греции. Артисты, дающие представления прямо под открытым небом, привезли одноактный спектакль "Дафнис и Хлоя" по роману Лонга на музыку Мориса Равеля.
Главная приманка такова — спектакль заезжих греков воскрешает знаменитый балет антрепризы Сергея Дягилева, поставленный Михаилом Фокиным в декорациях Льва Бакста в Париже в 1912 году. Действует безотказно: "Русские сезоны" в Петербурге — излюбленный миф. Однако перед представлением стоит внимательно вчитаться в программку. Под крупными портретами Равеля и Фокина многозначительно описана история первой постановки. Интонация патетична — как будто на плечи маленькой греческой труппы легла задача воссоздания шедевра. Рекламный ход рассчитан верно: реставрация знаменитых дягилевских спектаклей сейчас как раз в большой моде в русских и европейских балетных кругах.
Однако подобный трюк может обмануть лишь непосвященных — правда заключается в том, что фокинский "Дафнис" вовсе не был шедевром. Известно, что Дягилев два сезона не хотел его выпускать, и даже созданную Бакстом первоначальную декорацию преспокойно вывесил совсем в другом спектакле. У Фокина эта обида никогда не зажила. А генеральная репетиция "Дафниса" закончилась скандалом.
В присутствии труппы балетмейстер высказал Дягилеву все, что думал о неприкасаемом: о личных отношениях импресарио с Нижинским. "Дафнис" стал последней каплей, приведшей к разрыву Дягилева с Фокиным. Чуткий к переменам художественной моды импресарио не без оснований считал, что Фокин выдохся и начинал повторяться. Чаша терпения Дягилева переполнилась, когда Фокин выпустил на сцену стадо живых баранов. Но спектакль не спасли ни бараны, ни талант Бакста. Он не имел успеха и был навсегда отодвинут в тень поставленным в том же сезоне "Послеполуденным отдыхом фавна" Нижинского.
Сегодня от "Дафниса" не осталось и следа, и отсылка к нему — жест чисто символический. И пусть крупнейшие академические театры мира по крупицам собирают старые танцевальные "тексты", а маститые балетные критики России, Европы, Америки спорят до хрипоты по поводу "Петрушки" и "Жар-птицы", ломая копья над проблемой "подлинное-неподлинное". Оказывается, все можно сделать гораздо проще. Можно всего лишь пересказать либретто с помощью труппы из двадцати шести человек в неопределенных псевдогреческих костюмах, выполняющих совершенно однообразные движения на протяжении всего спектакля.
Фокина обвиняли в том, что он перегружает спектакли пантомимой в ущерб танцу. Однако в спектакле греков танца нет совсем. Через пять минут после начала действия понимаешь, что он уже и не появится. Потому что те изгибы корпуса и пассы руками, массово исполняемые не сходя с места или с небольшим передвижением в нарочито замедленном темпе, без всякого выражения на лице, нельзя назвать танцем. Хотя они должны означать пластику античных пастухов и пастушек. Все эти движения похожи скорее на водоросли, колеблемые течением. Или — на движения инфузорий под микроскопом, всплывающие в памяти с уроков биологии. И уж во всяком случае не на пасторальную историю Дафниса и Хлои.
Современным грекам найти собственную античность оказывается нелегко. Им приходится интерпретировать интерпретаторов: обращаясь к мирискусническим балетам Фокина, через Фокина — к танцам Айседоры Дункан, к музыке Равеля и мифологической живописи Пуссена. Возможно, неудача греков состоит в том, что их путь оказался слишком длинным?
МАРИЯ Ъ-РАТАНОВА, Санкт-Петербург