Знаменитый роман Пастернака, как всякий дефицит, приходил к нам импортным путем. Уже в 1958 году своего "Il Dottor Zivago" читали итальянцы, своего "Tohtori Zivago" читали финны и своего "Ch`i wa ko i sheng" — китайцы. Прочитали — и просто дали Пастернаку Нобелевскую премию. А советские люди вынуждены были высказываться о "Живаго" так же, как о стриптизе и виски: сам не видел, но осуждаю. У нас Пастернака не читали, но зато много о нем говорили. Травля велась удивительно уверенно, порой охотники начинали трусить, но не сбивались со следа. На каждое обращение извне следовал обстоятельный ответ. Вот, например, королева Бельгии волнуется о судьбе опального писателя. Чтобы успокоить буржуазную монархиню, собирается Президиум и стряпает специальное постановление "Об ответе на письмо королевы Бельгии Елизаветы на имя т. Ворошилова относительно Пастернака", в приложении — указания послу: "Вам следует сказать королеве, что в этом вопросе никаких неясностей нет". Вот он, большой советский стиль. За "поддержку решения об исключении Пастернака из членов Союза писателей СССР" высказывались писатели Болгарии и писатели Башкирии (Мустай Карим, Сайфи Кудаш, Сагит Агиш...). Выступали и рабочие, и колхозники: "Это гнойник, а гнойники рвут с корнем", "резкая реакция советской общественности заставила его задуматься: что дороже — связь с отечеством или недолговечные и неискренние ласки мировой реакции".
Казалось бы, старые документы надежно припорошились архивной пылью. Но выяснилось, что и "они" иногда возвращаются... Идейно-политическая образность с ее "гнойниками" и "неприличными звуками в обществе", вся эта нездоровая страстность власти по отношению к собственному народу хитрым манером перекочевала на страницы произведений нашего современника Владимира Сорокина. Сорокинское собрание сочинений стало раритетным, почти академическим изданием. А легче всего Сорокин воспринимается в новеллистических дозах. Поэтому издательство Ad Marginem вновь собрало рассказы писателя в новом сборнике "Первый субботник". Здесь опять чего только не едят и как только не убивают! С начала 80-х Сорокин успел выпустить целую серию романов, авторский стиль которых ни с чем не перепутаешь. Читатели уже начинают роптать: Сорокин надоел. А советский гимн не надоел? А Ленин в Мавзолее? А самому Ленину, с которым обращаются как с Наташей из сорокинского рассказа "Санькина любовь": "Я свою любимоююю / Из могилы выроююю, / Положу, помооою, / По...у, зарою",— ему не надоело? У сорокинских произведений очень выгодный долговечный источник питания. Покуда живо хоть что-то советское, его произведения будут шествовать по земле с упорством зайчика при батарейке "Энерджайзер".Другой источник питания сорокинского творчества — эстетика литературы ужасов. Первые читатели Сорокина испытывали шок от того, как неожиданно и ловко неприкосновенный когда-то социалистический реализм буквально смешивался с дерьмом. Теперь Сорокин уже не подчеркивает принадлежность к соц-арту — не случайно рассказы подверглись небольшой правке, исчезло программное предисловие и даты написания. "Сергей Андреевич", "Соревнование", "Заседание завкома", "Кисет", "Поминальное слово" и "Ночные гости" как будто начинают новую жизнь. Для многих молодых читателей — которые уже не знают ни игры в "Зарницу", ни субботников — Сорокин просто автор парадоксальных ужастиков. Срабатывает эффект известной "заливной рыбы": говорим "Какая гадость!" — и продолжаем есть. Если в начале рассказа "Лохов выключил пилу, поставил ее на свежий пень", то наверняка пилить будут не только деревья. Так любители фильмов ужасов знают, что ждать от фильма "Расчленение по-техасски с помощью механической пилы". Чем Сорокин отличается от большинства horror films, так это чувством юмора. Иногда он дает читателю передохнуть: ветераны из рассказа "В Доме офицеров" прерывают военные воспоминания всего лишь для того, чтобы с хрустом раздавить металлическим протезом "суку" мышь.
Вообще-то гораздо интереснее книг ужасов — книги о книгах ужасов. Издательство АСТ выпустило перевод "Пляски смерти" (Danse macabre) Стивена Кинга (Stephen King). На переплете нарисовано что-то мерзкое — однако это не очередной роман короля ужасов, а серия лекций о самом жанре. От "Франкенштейна" Мэри Шелли и "Доктора Джекила и мистера Хайда" Стивенсона до "Психо" Хичкока и "Тумана" Карпентера. Но книга была написана в 1981 году — Сорокин туда не попал. Хотя его рассказ о помпезных поминках с последующим расстрелом "усопшего" вполне смотрелся бы рядом с историей Кинга о мальчике, который предложил убить любимую черепашку, когда она вдруг проснулась во время своих торжественных похорон.
Зато именно благодаря русским доходы Кинга повышаются с каждым годом. Как выяснил писатель, увлеченность американцев ужастиками вызвана не только их консерватизмом и верой в норму, а еще и "блуждающей тревогой" перед военной "русской угрозой". Оказывается, они читают и смотрят ужасы, чтобы побеждать свои страхи "истинным пионерским духом".
"Пляска смерти" — убедительная апология жанра ужасов. Кинг так увлечен своим "черным делом", что готов вполне искренне раздавать похвалы не только самому себе, но даже и произведениям конкурентов. На вопрос: "Зачем вы сочиняете ужасы, когда в мире и так хватает ужасов настоящих?" — внятного ответа он не дает. Ответ — в послесловии. Там Кинг рассказывает историю об индейке, оставшейся в больших количествах после семейного праздника. Тогда пятилетний сын Кинга спросил с отчаяньем: "Нам опять есть это дерьмо?"
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
"А за мною шум погони...". Борис Пастернак и власть. 1956-1972 гг.: Документы / Под редакцией В. Ю. Афиани и Н. Г. Томилиной. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001Владимир Сорокин. Первый субботник. М.: Ad Marginem, 2001
Стивен Кинг. Пляска смерти. Перевод с английского О. Э. Колесникова. М.: ООО "Издательство АСТ", 2001