В Авиньоне пахнуло бензином

с востока


В дни Авиньонского фестиваля международное жюри премии "Европа — театру" объявило имена новых лауреатов. Главной премии удостоен великий английский драматург Гарольд Пинтер (Harold Pinter). В номинации "Новая театральная реальность" награды получат живущий во Франции режиссер и хореограф Жозеф Надж и молодой литовский режиссер Оскарас Коршуновас. Спектакли обоих творцов новой реальности показывают в этом году в Авиньоне. Оттуда — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
       
       Дирекция Авиньонского фестиваля может праздновать победу вместе с новыми лауреатами: и Жозеф Надж (Jozef Nadj), и Оскарас Коршуновас (Oskaras Korsunovas) не впервые участвуют со своими спектаклями в программе фестиваля. Однако если постановки Наджа во Франции вызывали большой интерес и без участия в Авиньоне, то Коршуноваса для западной Европы открыл именно этот фестиваль, на котором четыре года назад был показан спектакль "Там быть тут" по текстам обэриутов.
       Кстати, решение жюри премии "Европа — театру" одновременно можно считать и реверансом в сторону восточной Европы вообще, режиссерские таланты которой сейчас активно раскупаются западными фестивалями и продюсерами. Надж, впрочем, "куплен" был довольно давно. Он живет во Франции уже 20 лет и руководит национальным хореографическим центром Орлеана, но происходит из венгерской семьи с севера Сербии. Между прочим, московские критики в связи с этим решением жюри тоже могут испытывать гордость: спектакль Наджа "Полуночники", гастролировавший в прошлом году в Москве, получил в минувшем марте "Золотую маску" за лучший зарубежный спектакль, гастролировавший в России. Значит, мы в состоянии одновременно с Европой разглядеть новые театральные веяния.
       Новую реальность Надж нашел между театром, хореографией и цирком, хотя многим кажется, что там уже не осталось свободных участков границы. Персонажи Наджа обычно находятся в причудливом состоянии сомнабулической, но неотменимой агрессии. Одушевленных оборотней Наджа неудержимо тянет друг к другу, и все они — как пауки в банке. Его странные пантомимы строятся как череда наваждений, а на сцене царит тягучая и густая атмосфера ирреального морока, в котором, впрочем, может найтись место и неожиданному цирковому трюку.
       На фоне других работ Наджа показанный в Авиньоне спектакль "Время падения" выглядит неожиданно камерным. Всего два персонажа, которых играют сам хореограф и Сесиль Тьеблемон (Cecile Thieblemont). Они больше похожи на людей, чем герои из предыдущих наджевских фантазий. Под непрерывный аккомпанемент перкуссии Владимира Тарасова эти двое, сначала похожие на застрявших на какой-то богом забытой станции путешественников, разыгрывают историю взаимного притяжения мужчины и женщины. Историю, которая не закончится ничем — в театральной реальности Наджа не бывает ни счастливых финалов, ни финалов вообще. Современные Адам и Ева, увиденные сквозь призму Беккета и Кафки, не ведают ни греха, ни благодати. Они обречены на меланхолическое и долгое истязание друг друга.
       Реальность Оскараса Коршуноваса, явленная в спектакле "Огненное лицо", совсем иного свойства. Хотя и у него тоже есть чувство обреченности, но не имманентной, а вполне конкретной, рассчитанной на дискуссию с внятным социальным зарядом. В пьесе молодого и модного немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга (Marius von Mayenburg) идет речь о современной семье и о психологической катастрофе, пережитой подростком. На сцене скучены предметы унифицированного быта: этажерка, ванна, диван, кухонная стойка, телевизор, велосипед и т. д. Папа с мамой ругаются и обедают. У сестры мальчика есть друг. Жизнь механизирована и подчинена простейшим рефлексам: получается такая "Маленькая Вера" по-немецки. Только с изрядной примесью зловещего символизма: тинейджеру все время чудится огонь и все заглушающий треск горения. Уставший от тупой безысходности, герой решается на поступок. Прикончив родителей колотушкой для отбивания мяса, мальчик деловито сваливает в кучу всю обстановку квартиры и разбрызгивает на семейный скарб бензин. Потом он, как на постамент, забирается на холодильник и обливает горючим самого себя. А по театральному залу разносится резкий бензиновый запах. Спектакль на этом кончается — и даже у видавших виды зрителей не сразу находятся силы аплодировать. Критика же в письменной форме аплодирует не только целеустремленной чистоте режиссерского почерка, но и глобализации театрального сознания: впервые образчик жесткой "новейшей волны" драматургии получил такое цельное театральное воплощение по сю сторону бывшего железного занавеса.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...