Вчера в Генуе прошел первый марш протеста против саммита G8. Марш мигрантов. Накануне вечером на площади в Фоче на берегу моря устроили концерт певца Ману Чао. Последний всплеск беспечности, мира и веселья перед началом битв. Специальный антиглобалист Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН стоял там в пятидесятитысячной толпе и целовался с незнакомой девушкой.
Перед началом концерта на площади вроде как нашли бомбу. Это теперь в Италии дело обычное. Каждый день бомбы находят то возле казармы карабинеров, то в студии четвертого телеканала. Карабинеры и телевизионщики очень пугаются и очень громко кричат про свои бомбы в телевизор, так что невольно думаешь, уж не сами ли они их подложили.
Антиглобалисты к бомбе отнеслись спокойно. Подумаешь, бомба, подумаешь, взорвемся. Подохнем, и наши бесплотные души будут свободно шастать туда-сюда через границы и кордоны. Так они говорят. Когда объявили про бомбу, молодые люди с разноцветными головами и сережками в ушах, ноздрях и бровях просто отошли в сторону метров на двадцать от картонной коробки с какой-то железякой внутри, просто подождали, пока коробку увезут, а потом спокойно продолжили веселиться, так, словно им только что не угрожала смерть.
По периметру площади стояли фургоны. В одном раздавали бесплатную еду. Там висел лозунг: "Еда — это не товар, еда — это право!". Омарами, конечно, не кормили, но хлеба, яблок и воды хватало для каждого голодного.
В фургонах по соседству торговали дешевыми украшениями, книгами Маркса, Троцкого, Мао, брошюрами про команданте Че Гевару, майками с портретом Абдуллы Оджалана (Abdullah Ocalan) и кепками с надписью: "Вас восемь, а нас шесть миллиардов".
Площадь была условно разделена на две части. Чтобы пройти поближе к сцене, требовалось заплатить 10 тыс. лир, меньше пяти долларов, на покрытие расходов. Я протянул десятку девушке, собиравшей деньги в картонную коробку. Она улыбнулась:
— Ты можешь пройти и бесплатно, это добровольные пожертвования.
— Я заплачу.
Девушка улыбнулась еще раз и шлепнула мне на ладонь печать Manu Chao.
Народу на площади прибывало. На разогреве у Ману Чао играла неаполитанская группа 99 POSSB. Они из центра социальной реабилитации, бывшие наркоманы и воришки, которых социальные работники научили играть музыку и сочинять песни, вместо того чтобы колоться. "Правительство предпочитало бы, чтоб мы кололись!" — сказал мне солист.
И потом я понял почему. Они хорошо играли, публика танцевала, а потом солист вдруг сказал:
— Эта песня посвящается людям, которые протестуют, как и мы, но страдают больше.
И они запели даб-версию знаменитой песни "El pueblo junido", которой я не слышал с тех пор, как убили певца Виктора Хару. Над толпой взметнулся красный флаг с портретом команданте Че Гевары.
— Эль пуэбло! Хунидо! — хор из пятидесяти тысяч голосов.
Потом над толпой поднялось еще два флага с портретом Че Гевары. Потом еще пять. Десять. Тридцать. Один молодой человек из Парагвая посадил на плечи свою девушку из Голландии. Девушка сняла майку и лифчик, взяла в руки знамя. Свобода на баррикадах. Другая девушка в толпе прямо передо мной вдруг обернулась и поцеловала меня в губы. Ей было лет восемнадцать, наверное, щеки у нее были мокрые от слез.
Потом наступила небольшая пауза. Молодежь расселась на асфальте и стала передавать друг другу марихуановые самокрутки. Мимо меня проходили ребята из России и, признав во мне русского, налили мне дешевого вина из пятилитровой пластиковой бутыли в пластиковый стаканчик.
Вдруг на сцене показался седой человечек, похожий на нашего блаженной памяти академика Сахарова. Толпа поднялась. Итальянский парень, сидевший рядом со мной, протянул мне руку, чтобы помочь подняться, и сказал:
— Vstavaj tovarish!
Прозвучало как лозунг.
Седой человек на сцене был Витторио Аньолетти (Vittorio Agnoletti), лидер Генуэзского общественного форума (Genova social forum), той самой организации, которая устраивает все марши протеста. Тонким дрожащим голосом он сказал:
— Пусть правительства знают. Нас не остановят закрытые вокзалы и улицы, забаррикадированные контейнерами. Мы пришли и будем протестовать до тех пор, пока полтора миллиарда человек в мире умирают от голода, а эти восемь распоряжаются всеми богатствами мира и не дают детям еды. Пусть знают, что мы пришли освободить Геную и освободим ее!
Тут на сцену вышел певец Ману Чао. Маленького такого росточка. В дурацкой своей красно-синей шапке. На свойственной ему смеси испанского и французского языков он запел веселую песню про ветер, который свободно ходит через границу. Потом запел песню "Марихуана-буги". Площадь танцевала. Толпу в пятьдесят тысяч человек никто не охранял. Никаких полицейских кордонов. Только перед сценой стояли ребята из Генуэзского общественного форума и просили публику не лезть на сцену. Впрочем, ребята эти и сами танцевали. И тоже передавали друг другу марихуановые самокрутки. А врачи "скорой помощи" передавали в толпу бутылки с водой.
Потом вдруг — тишина. В начале одной из песен Ману Чао диктор читает воззвание сапатистского лидера субкоманданте Маркоса. "Свобода! Демократия! Справедливость!" Вся площадь подымает вверх сжатые кулаки. Стоит так минуту и опять срывается в танец. И бесплатная вода разбрызгивается над толпой как салют, и пустые пластиковые бутылки летят в небо и сверкают в лучах прожекторов. И никто не ранен. Ни одной драки. Люди зовут друг друга братьями и сестрами.
Под конец концерта над площадью стал кружить военный вертолет. Пятьдесят тысяч человек одновременно взглянули в небо и одновременно показали вертолету fuck.
Та самая девушка, которая целовала меня, прижалась ко мне нежно и, вытягивая вверх тоненькую руку с оттопыренным средним пальчиком, сказала:
— Бедный этот парень, летчик в вертолете. Представляешь, братишка, пятьдесят тысяч человек одновременно послали его в задницу.
Подумала немного и громко крикнула в небо:
— Пошел в задницу!
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН