"От мракобесов можно защититься"

Одним из призеров недавнего "Кинотавра" стал фильм "Страна Оз" Василия Сигарева. О проблемах языка и творческой свободе с режиссером поговорила обозреватель "Огонька"

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 6

Редкий зритель увидит комедию в ее первозданном виде (кадр из фильма "Страна Оз")

Фото: ruskino.ru

Василий Сигарев снял "Страну Оз" на частные средства, без помощи государства

Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов  /  купить фото

Яна Троянова сыграла главную роль в фильме

Фото: ruskino.ru

Новая жизнь в большом городе — новые знакомства...

Фото: ruskino.ru

Внешняя комедийность не отменяет трагикомичности происходящего

Фото: ruskino.ru

...и новые безумства

Фото: ruskino.ru

На сочинском "Кинотавре" и в российской программе Московского кинофестиваля большой успех имел новый фильм Василия Сигарева "Страна Оз" — по-настоящему смешная и глубокая комедия про девушку Лену из деревни Малая Ляля, приехавшую в город в поисках лучшей жизни. Лену играет Яна Троянова, в фильме снимались Гоша Куценко, Инна Чурикова, Евгений Цыганов. Картина должна выйти в прокат через полгода, в новогодние каникулы, но поскольку в речи персонажей активно используются всем знакомые, но цензурой не одобряемые народные выражения, в кинотеатрах покажут обильно запиканную версию.

— Вы не расстроились, что на "Кинотавре" не получили главный приз? (Главный приз присудили фильму Анны Меликян "Про любовь".— "О".) Принимали-то ваш фильм очень хорошо...

— Мне дали приз за сценарий, за язык то есть. За тот самый язык, который в прокатной версии фильма не звучит. Жюри, которое наполовину состоит из людей, поддержавших закон о запрете мата, своим решением подтвердило, что закон этот (речь идет о части статей Федерального закона от 5 мая 2014 года N 101-ФЗ.— "О") — антилингвистический по сути. Нелепо регулировать язык законодательно.

— Я не думаю, что члены жюри "Кинотавра" к этому закону имеют отношение.

— Конкретно никто не имеет, никто из них его не придумывал и не голосовал за него, просто он принят в том числе и с их молчаливого согласия. Кстати, многие его бы поддержали, если бы их спросили. И еще, на самом деле жюри своим решением как бы передало привет Роднянскому... (Александр Роднянский, кинопродюсер.— "О"), потому что Роднянский от моего сценария как раз отказался.

— А вы предлагали ему сценарий как продюсеру?

— Первый, кому я предложил, был Роднянский. Я знал, что он со Звягинцевым не побоялся рискнуть, думал, может, и тут не побоится. Но он отказался. Я не в обиде: имеет право.

— Говорили, что руководство фестиваля было недовольно, что вы показали на конкурсе оригинальную, а не прокатную запиканную версию.

— Мы сразу сказали, что готовы заплатить штраф, если он будет назначен. И до сих пор готовы, если будут претензии.

— И на Московском фестивале в Доме кино вы тоже показали свою версию?

— Да, настоящую, оригинальную. Они сами нам предложили. Это международный фестиваль, поэтому наши ограничения на него не распространяются.

— Но в прокате фильм пойдет запиканным. И что это будет?

— Это будет очень смешно. Потому что, мне кажется, это еще более красноречиво, если у тебя весь фильм пикает. Я даже добавил "пиков" там, где их можно было бы не ставить.

— И это можно смотреть?

— Впечатление точно такое же, просто новые смешные моменты появляются.

— Вы в какой семье росли, в интеллигентной? В детстве много читали?

— Нет, у меня все было как раз наоборот. Нормально, как все. Но однажды я увидел фильм "Сияние", захотелось книжку прочитать. Прочитал, захотелось еще: сначала Стивена Кинга, потом что-то другое. В 12 лет попробовал писать. Рассказы.

— И что с ними делали?

— Писал и прятал, никому не показывал.

— А когда стали показывать?

— Первый рассказ я показал матери в 15 лет, помню, она ревела. Я написал про ее подругу, у которой был ребенок-инвалид. Я потом с этим рассказом к Коляде (драматург Николай Коляда — "О") поступал.

— А как вы узнали про драматургический семинар Николая Коляды?

— Я в педагогическом институте учился, в Нижнем Тагиле, долгое время ничего не писал, смысла, думал, нет. Однажды шел по коридору, увидел объявление, что Коляда в Екатеринбурге набирает курс, собрал документы и поехал.

— Учеба изменила ваше представление о том, как надо писать?

— Я сначала сильно подражал, первый год было такое эпигонство, а потом решил быть собой, написал "Пластилин", быстро, за две недели, Коляде послал, он мне потом наговорил кучу хороших слов, распечатал 300 экземпляров и разослал по всем театрам. Но в итоге его в России так и не поставили нигде, кроме как у Серебренникова (в Центре драматургии и режиссуры п/р А. Казанцева и М. Рощина.— "О"). Есть еще одна постановка на Чукотке, на чукотском языке.

— "Пластилин" сделал вас знаменитым?

— Да. "Пластилин", потом несколько пьес было.

— Их много ставят?

— Конечно, они идут в театрах, они меня кормят. Спасибо им. Но когда меня спрашивают, какая пьеса в каком году написана, я не помню.

— А фильмы вы свои помните?

— Естественно, это по два года жизни на каждый.

— Кино снимать интереснее, чем в театре работать?

— Кино интереснее, потому что сам по себе процесс сложнее. Я бы не пошел в театр, если бы была возможность сразу снимать кино. Я бы сразу начал со сценария для кино.

— У вас есть новый сценарий сейчас?

— Идея есть. Ужастик. Но не совсем верно — все-таки это больше экшен, такая смесь ужаса, экшена и драмы, известный жанр зомби-хоррор, зомби-апокалипсис.

— Спектакль, который вы поставили в "Табакерке", "Вий", по мотивам Гоголя, это что-то вроде подготовки к фильму?

— Нет, это совершенно другая работа, про душу. Кстати, вчера уже два батюшки были на спектакле. Пришли с ревизией, я так понимаю. Они же ходят сейчас... Как-то мне позвонили, сказали, что какому-то батюшке не понравилась постановка моей пьесы "Метель" по Пушкину. Потому что там батюшка венчает, видите ли, за деньги. И пьяный. То есть на самом деле он не пьяный, но его пьяным называют герои, такой диалог.

А недавно в прокуратуру на наше кино написали заявление. Жительница Екатеринбурга сочла фильм "Страна Оз" "очерняющим город". И написала в прокуратуру — запретить наш фильм в кинотеатрах. И назвала меня предателем.

— Как вы думаете, это собственная инициатива граждан?

— Конечно. Просто они чувствуют, что сейчас можно. Если бы их сразу посылали или приглашали бы к ним врача, они бы, может быть, вели себя поаккуратнее. Но они сейчас чувствуют, что их поддержат. Вот свиную голову под МХТ принесли "православные" активисты. Когда они чувствуют себя участниками политической жизни, чувствуют, что могут влиять на умы, они начинают вести себя отвратительно. Если где-то идет плохой спектакль, я просто на него не пойду и все. Но зачем требовать его закрывать?

— А у вас есть своя стратегия поведения? Вот "Театр.doc", который за год уже дважды выгоняли из помещения, объявляет, что будет упираться до последнего. Дескать, нас будут закрывать, а мы будем переезжать и снова играть спектакли. Вы сказали, что при молчаливом согласии большинства происходят нелепые вещи. Кто-то боится возразить. Каким образом театру можно отстоять себя в этих условиях?

— Если ты начинаешь чуть-чуть лезть в политику, тогда ты, естественно, будешь получать от политиков. Если ты занимаешься искусством, в котором могут быть и политические мотивы, но не ставишь себе это целью, тогда появляется засланный казачок, который фильм или спектакль посмотрит. Все местечково происходит, не по указанию сверху. Да даже просто появляется театр в каком-то районе, и в местной управе начинают трястись от страха, думая, что у них могут быть проблемы из-за того, что рядом театр существует. Проблема в мелких чиновниках, которые просто от страха начинают огород городить. Если найдется абсолютно адекватный человек, который скажет: у нас претензий никто к спектаклю не выдвигает, пусть театр живет, так оно и будет. Но большинство пытается действовать на опережение, потому что боится за свои места, за свои шкуры. Таких всегда было много.

— Вам кажется, что если не наступать на территорию религии и политики, то можно уберечься от мракобесов?

— Конечно, от мракобесов и дураков можно защититься. От государственной машины защититься сложнее. Но если будет какая-то адекватная сила, то мы готовы спокойненько это все вынести, дойти до конца и победить.

— Победить Левиафана?..

— Это далеко не Левиафан. Они гораздо слабее. За ними ничего не стоит, кроме вот этого безумного натиска и невежества. Я верю, что можно победить в судах. И есть же все еще интернет, наконец. Можно в интернете показывать кино. Если что.

— А вам не приходилось сталкиваться с людьми, которые искренне не хотят смотреть ваши фильмы, потому что они их оскорбляют, пугают...

— Я же их не связываю перед фильмом, не заставляю насильно смотреть... Пожалуйста, прочтите предупреждение, все должно быть написано на афише. Не хотите — не смотрите. Трейлер фильма можно посмотреть в интернете.

— А зачем вы снимаете на государственные деньги такое кино, спросят вас?

— Это не на государственные деньги. В нашем фильме нет ни копейки государственных денег.

— А деньги кто дал?

— Наскребли. Это частные деньги. Это было одно из моих требований, когда обсуждали фильм с продюсерами. Я сознательно не хотел, чтобы здесь присутствовали государственные деньги.

— В принципе, вы с государством готовы сотрудничать?

— Конечно, готов. Почему нет. Если это будут какие-то адекватные предложения. А не очередной фильм про то, как хорошо мы живем или как мы победили в войне.

— Вы пишете вещи, которые, на мой взгляд, социальными не назовешь, скорее, это поэзия.

— Все социальные вещи для искусства ничего не значат. Это все временное и преходящее. Социальность может быть лишь мотивом, фоном, но никак не главной темой. Социальные вопросы надо решать другим путем. Пойти и заняться этим. А снимать кино про то, как плохо сиротам живется... Лучше помогай детям, будет больше пользы. Миллион долларов лучше потратить на конкретные задачи, чем на самовыражение по поводу того, как тебе больно.

— Миллион долларов примерно и стоит один фильм. А как вы лично себя оправдываете, когда тратите деньги на съемки?

— Мне всегда сложно об этом думать. Но куда деваться — мне разрешают снимать, если потрачу не я, потратит кто-то другой, лучше уж я.

— Яна Троянова — ваша жена, главная актриса, партнер, вы друг друга поддерживаете. Есть, видимо, друзья, люди, которые готовы давать деньги. Но если взять шире, есть ли у вас ощущение, что за вами стоит часть населения страны, ваше поколение, или какие-то социальные слои либо региональные группы? Опора какая-то есть у вас?

— Есть люди, которым, по крайней мере, нравится, что я делаю. Которые готовы будут помочь в случае, если что-то будет нужно. Если объявить, грубо говоря, сбор денег на выход фильма в прокат, возможно, мы легко их соберем. То есть у меня такое ощущение есть. А без этого было бы очень трудно.

— Это чувство — что вы такие свободные, неформальные, независимые, альтернативные — помогает работать?

— Ты либо свободен, либо не свободен. Вот и все. И никакой эйфории ты не чувствуешь. Когда ты только что освободился, можно от счастья закричать, что ты свободен. И начать себя вести как-то особенно. А если ты просто свободен, то тебе от этого ни холодно, ни жарко, ты просто живешь.

Беседовала Алена Солнцева