В рамках IX международного кинофестиваля «Зеркало» прошла научная конференция, посвященная творчеству Андрея Тарковского. В городах Иваново и Плесе доклады о творчестве мастера слушала ТАТЬЯНА АЛЕШИЧЕВА.
Фото: Фотоархив журнала «Огонек»
В этом году к подготовке конференции впервые подключился коллектив журнала «Сеанс», задав новый уровень разговору о Тарковском и пригласив к участию в нем специалистов-тарковсковедов со всего света от Америки до Австралии. Во вступительном слове киновед Любовь Аркус вспоминала перестроечные годы, когда новое поколение критиков, зараженное всепоглощающей иронией, пересматривало отношение к авторитетам, включая Тарковского. Тому способствовало и появление большого числа эпигонов, растащивших его на цитаты. Андрей Кончаловский тогда заявил, что развивать идеи Тарковского больше не имеет смысла – это, мол, гениальный тупик. Конференция «Модернизм после Тарковского» разбиралась с нынешним статусом классика и его влиянием на последующие поколения кинематографистов.
Режиссер и актер Евгений Цымбал открыл конференцию рассказом о том, как снимался «Сталкер». В 1975 году у Тарковского не было готового сценария по «Идиоту» или «Фаусту» - проектам, о которых он мечтал. В то же время, замученный штрафами за перерасход пленки на съемках «Зеркала», он остро нуждался в новой работе. Повесть Стругацких он поначалу отметил лишь как «хорошую основу сценария для кого-нибудь другого». Уже решив взяться за «Сталкера», поначалу он рассматривал его лишь как проходной «коммерческий» фильм. И даже на стадии выбора натуры все еще надеялся залучить гостившую в Москве Лиз Тейлор на роль Настасьи Филипповны в своем гипотетическом «Идиоте». А потом проект захватил его целиком. В своем всегдашнем перфекционизме Тарковский не давал спуску никому. Он заставлял выпалывать бурную растительность на земле вокруг заброшенной электростанции, изображающей Зону, бесконечно ругался со своим гениальным оператором Рербергом, строил Кайдановского въедливыми указаниями, не скрывая, что актер для него не соавтор, а лишь средоточие световых пятен на экране, часть выверенной композиции кадра. От исторического экскурса конференция перешла к философии: в своем докладе австралийский киновед Натан Данн сделал попытку привязать поэтику Тарковского к идеологическим реалиям советского времени – мол, в образе Криса из «Соляриса», ставящего личные переживания превыше миссии служения обществу он разрушает излюбленный советский миф о героическом летчике наподобие Гагарина и Чкалова. А галлюцинации Криса – это свобода мышления, противопоставленная тогдашнему бюрократическому давлению на личность. Доклад Данна рассматривал некоторые монотонные, построенные на повторах сцены «Соляриса» как «театр скуки Тарковского»: по Данну, «скука» как предельная концентрация индивидуума на себе самом, по сути своей революционна. Она порождает беспокойство и желание перемен, отказ от зависимого идеологизированного мышления.
Венгерский киновед Андраш Ковач разбирал длинные планы из «Зеркала», не содержащие никакого описания событий – в сцене телефонного разговора автора с матерью нет действующих лиц, она, как и многие подобные композиции Тарковского, работает на ощущения вовлеченности, служит погружению зрителя в эмоциональный мир персонажа. Ковач говорил также о присущей Тарковскому духовности без религиозности, и о том, как лицо персонажа и окружающий его вещественный мир сливаются в кадре у Тарковского в единый образ, и зачастую тела показаны как ландшафт. В финале доклада Ковач сосредоточился на влиянии Тарковского на венгерского классика Бэлу Тара, закончив его изящным выводом, что если у Тарковского показаны люди, совершающие духовное усилие в поисках трансдендентного, то в фокусе Бэлы Тарра находятся те, кто испытывает ностальгию по этому духовному усилию.
Тему влияний подхватил российский кинокритик Антон Долин, проведя множество параллелей между фильмами Тарковского и Ларса фон Триера. В свое время Триер был одержим Тарковским, мечтал показать ему свое кино – и буквально навязал ему «Элемент преступления» (1984), нарвавшись на пренебрежительный отзыв «барахло». Эта история и задала старт бесконечным апелляциям Триера к темам и образам Тарковского, похожим на историю безответной любви. Как и положено влюбленному, Триер платил за свое чувство страданием, как в известном случае, когда посвящение Тарковскому в финале «Антихриста» вызвало яростное недовольство публики, которая сочла это кощунством и освистала страстного датчанина. С той же страстью Триер пытался завладеть архивом Тарковского, выставленного в 2012 году на продажу аукционом Сотбис, который был куплен представителем Ивановской области и теперь находится в доме-музее Тарковского в Юрьевце. Презентация этого архива, содержащего рукописи, письма и 32 часа аудиозаписей интервью Тарковского, данного Ольге Сурковой в процессе подготовки книги «Запечатленное время», также прошла в рамках конференции. Ее провели соруководители Научно-исследовательского центра имени Тарковского Мария Миловзорова и Елена Раскатова. В совместном докладе российские тарковсковеды говорили также о восприятии фильмов Тарковского его современниками, которое чрезвычайно волновало режиссера. В его записях встречаются нередкие сетования на то, что он чувствует себя никому не нужным и чуждым своей культуре – и для этого у него были все основания. В свое время фильмы Тарковского считались сложными для понимания, выходили малым количеством копий – «Андрей Рублев» был выпущен всего в 277 копиях против обычных 1500, и на него было продано всего 70 билетов. Советские чиновники оперировали этой статистикой, чтобы утверждать, что фильм якобы не нужен публике. С другой стороны, шедшему без рекламы в двух кинотеатрах «Зеркалу» публика аплодировала на сеансах, что для советского времени было событием из ряда вон выходящим – тогда подобное было не принято.
Американский кинокритик Джим Хоберман в своем докладе также остановился на влиянии Тарковского на Бэлу Тарра и Ларса фон Триера, и перечислил других очевидных адептов Тарковского. Это Терренс Малик, Стивен Содерберг, который, по мнению Хобермана, продолжает переосмыслять творчество Тарковского в очень любопытном ключе, а также Джим Джармуш с его теперь уже культовым «Мертвецом» (1995). В 1983 году Хоберман взял интервью у Андрея Арсеньевича в Нью-Йорке, где проходила премьера «Ностальгии». Среди прочих он задал Тарковскому вопрос, является ли Зона из «Сталкера» метафорой ГУЛАГа – Тарковский обернулся к жене, присутствовавшей при разговоре, и, увидев ее предостерегающее выражение, ушел от ответа. Кроме прочего, он рассказал Хоберману, что своей любимой книгой числит «Уолдена» Генри Дэвида Торо, говорящей о неприятии развитых технологий, превращающих нас в рабов. В завершение доклада Хоберман отметил, что не хочет останавливаться на очевидных параллелях творчества Тарковского с его современниками вроде Анджея Вайды, и лучше сравнил бы его со Стэном Брекиджем и Хансом-Юргеном Зибербергом – подобно им, Тарковский был «романтиком девятнадцатого века, запертом в веке двадцатом».