Искусство принадлежит музеям

В Российском государственном музее Арктики и Антарктики московский художник и модельер Георгий Острецов при помощи резиновой куклы и триптиха-комикса создал "Ледяной Эдем" — модель райского места, когда-то населенного огромными рыбами и разумными амфибиями, но затем скрывшегося под толщей антарктического льда
       В Санкт-Петербурге уже во второй раз проходит фестиваль "Современное искусство в традиционном музее". В музее Анны Ахматовой, например, посетитель натыкается на полсотни пар кирзовых сапог, в музее-квартире академика Ивана Павлова — на компьютерных монстров, в музее Арктики и Антарктики — на огромную резиновую амфибию и т. д. Святотатство, конечно, но на самом деле оно не только повышает популярность полузабытых питерских музеев, но и является очень модным во всем мире выставочным ходом.

В моде грабеж, мотоциклы и дерьмо
       Фестиваль "Современное искусство в традиционном музее" — это проект Петербургского фонда культуры и искусства "Институт ПРО АРТЕ", родившегося из недр Центра современного искусства Сороса, а теперь существующего за счет Фонда Форда. Имена заокеанских покровителей многое объясняют. Это для Петербурга, да и самой Москвы, не говоря уж о российской глубинке, проект скрещения чопорных исторических, мемориальных, ведомственных и учебных музеев с отвязными современными художниками куда как радикален и нов. Западная публика с подобного рода упражнениями ради ее же удовольствия более или менее освоилась. История взаимоотношений музея как общедоступного хранилища непререкаемых ценностей и текущего искусства как чего-то не всем понятного и очень спорного длинна и конфликтна.
       Мировой авангард начала XX века со всем своим критическим задором обрушился не только на традиционные формы искусства, но и на музеи как на хранилища и рассадники "старья". Однако сама идея музея как чего-то такого, что чуть ли не свыше дарует искусству его достоинство, благополучно осталась в целости и сохранности. И даже неожиданно актуализировалась.
       В России в 1920-е годы по разнарядке устраивались музеи нового, революционного искусства, призванные заменить собой музеи искусства буржуазного. Казимир Малевич настаивал на создании отделов "новейших течений" в классических музеях. Однако речь шла о реформировании музейного дела, а не об отказе от него. Чуть раньше во Франции дадаист Марсель Дюшан, выставив в качестве произведения искусства подписанный им настоящий писсуар, прежде всего играл с категорией "музейности": не столько подпись Дюшана, сколько публичное экспонирование (пусть не в музее, а в галерее) делало писсуар "Фонтаном", как назвал автор свою скульптуру. В общем, музей продолжал оставаться жизненно важной институцией даже для закоренелых авангардистов.
"Поэт, скульптор, график, инсталлятор, фотограф, прозаик, драматург, теоретик и киноактер" Дмитрий Александрович Пригов в Музее-квартире А. А. Блока выступил еще и мистиком-нумерологом, на своей выставке занявшись вычислениями "числа музея" и личных коэффициентов его сотрудников
       Более того, с открытием в 1929-м году нью-йоркской МОМА (Museum of Modern Art) радикальное искусство получает даже собственные резервации — "музеи современного искусства". После второй мировой войны число их растет лавинообразно. Сейчас их в мире уже около полутора сотен, а процесс еще идет. Но парадокс в том, что именно после войны современные художники перестали нуждаться в музеях.
       Уличные перформансы и хеппенинги (то есть театрализованные представления с расписанным сценарием и без), акции, инсталляции, симуляционистские проекты (художник открывает магазин, выпускает газету, читает проповеди и т. д.) — главные жанры современного искусства — просто по техническим причинам не помещаются в музей. Перестав хранить искусство, музей потерял и свой привилегированный статус единственного валоризатора (оценщика, гаранта качественности) его.
       Зато теперь не художник гоняется за музейщиком, стараясь пристроить свою работу, а музейщик за художником. Инъекциями современного искусства (вернее, современной мысли, современных дизайнерско-экспозиционных подходов и т. д.) музеи вернули к жизни, возвратив в них избалованного диснейлендами и голливудскими спецэффектами сегодняшнего зрителя-туриста. За это музеям пришлось заплатить отказом от снобизма, пуританства и чванливости. В конце XX века философы в один голос говорят об исчезновении разделения на высокое и низкое, авангард и арьергард, искусство и китч, о дискредитации идей прогресса и истории. Все эти умности не преминули отразиться на жизни музеев. Не только более подвижные хранилища современного искусства устраивают у себя выставки мотоциклов (музей Гуггенхайма в Бильбао) или бытовой электротехники (Центр Помпиду в Париже), но и традиционные музеи совмещают в буквальном соседстве классику и авангард (прошлой осенью автор этих строк в Лувре рядом с Венерой Милосской обнаружил ее пародийную копию полуабстрактных форм не то из соли, не то из серы), приглашают художников на "разграбление" своих коллекций (роттердамский Бойманс ван Бейнингем каждое лето приглашает в качестве куратора то кинорежиссера, то художника, то историка искусства, чтобы они создавали "инсталляцию" из шедевров музейного собрания), учитывают в своей архитектуре и дизайне залов последние достижения художественной мысли. Еще пример. Сегодня одним из самых модных в мире кураторов в сфере современного искусства считается молодой швейцарец Ханс Ульрих Обрист, сделавший в начале 1990-х годов карьеру на том, что в качестве выставочного зала для экспозиций современного искусства использовал самолет, газетные страницы, лондонский музей античных слепков и древностей Джона Соуна. Даже цюрихский Музей канализации, где курировал проект с говорящим названием "La merde" (то есть "дерьмо"). Так что прецедентов у питерского фестиваля полно. Хотя только в России возможен был подобный размах — не выставка, а фестиваль с одиннадцатью вернисажами в один день и курсирующими по летней жаре автобусами с гостями.
       
Трупы — к трупам, мумии — к мумиям
На выставке в Музее судебной медицины Санкт-Петербургской медицинской академии экспонаты музея не отличить от произведений художников-"некрореалистов"
       У питерского фестиваля есть и одна особенность. Кураторы из "ПРО АРТЕ" в выборе площадок второй год ориентируются скорее на опыт Музея канализации, чем Лувра. "Традиционный музей" в их понимании — это не Русский музей или Эрмитаж с картинами и скульптурами, а Центральный музей железнодорожного транспорта с моделями паровозов и электричек или Музей кафедры анатомии животных Санкт-Петербургской государственной академии ветеринарной медицины со скелетами слонов и бегемотов. Просто у проекта "Современное искусство в традиционном музее" есть и общественно полезная цель — "привлечение внимания посетителей к разнообразным музейным собраниям Санкт-Петербурга, модернизация деятельности музеев и повышение их статуса". А ГРМ с Эрмитажем и народным вниманием не обделены, и статусы у них известно какие, и деятельность свою они давно уже "модернизировали" без всякого "ПРО АРТЕ".
       Жаль, конечно, что современным художникам пришлось конкурировать не с Брюлловым или Леонардо, а с кондовыми научно-популярными экспозициями, тронутыми тлением и хранящими память о долгом советском прошлом. С другой стороны, когда бы вы посетили за один раз аж одиннадцать музеев, таящих множество открытий чудных, но отталкивающих одним видом своей вывески? А все гости фестиваля сошлись в одном: "Если современная выставка так себе, можно компенсировать потраченное время осмотром чудного музея. Или наоборот". Впрочем, чаще всего попадались образцы счастливейшего синтеза, когда музей "подтягивал" несамостоятельное современное искусство, а оно придавало свежести затхлым залам. (Надо отметить, что каждый проект художников делался под каждый конкретный музей и в процессе непосредственного сотрудничества с его работниками, а после завершения выставок их экспонаты поступят на музейный баланс.)
Зрителям групповой выставки "Дембельский альбом — русский Art Brut" (кураторы — Михаил Карасик и Петр Белый) в Государственном литературно-мемориальном музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме вместо знакомства с жизнью и творчеством великой поэтессы предложено изучить "взаимодействие армейской стилистики, кича и современного изобразительного искусства"
       Например, буквально нашли друг друга знаменитые питерские художники-"некрореалисты" Евгений Юфит и Владимир Кустов (их главный мотив — "наблюдаемая смерть" как способ заставить задуматься зрителя о "Главном Вопросе человечества") и сотрудники кафедры судебной медицины Санкт-Петербургской государственной медицинской академии им. И. И. Мечникова, пустившие художников с проектом "Приближение" в свой учебный музей. На картинах Кустова, сочетающих в себе натурализм с метафизикой и символизмом, и на поэтических черно-белых фотографиях Юфита — трупаки. В витринах и шкафах врачей — мумифицированные трупы, заформалиненные головы и отрезанные органы, пробитые черепа и молотки с кастетами, которыми эти черепа пробивали. Отдельными муляжами, макетами и учебными пособиями (вроде виселиц и веревок для повешения разного типа) музейщики дали попользоваться художникам для их инсталляций. Эффектно и страшно — аж жуть! Но только "некрореалисты" и судмедэксперты настолько "влипли" друг в друга, что для их взаимного "приближения" (см. название проекта) не потребовалось много сил. А значит, не вышло и той необходимой для зрителя искры, возникающей при игре контрастов (контраст сам собой вложен в правила игры фестиваля).
       Зато означенный контраст возник в музее, расположенном под "Монументом героическим защитникам Ленинграда" на площади Победы. Здесь питерский дизайнер и художник кино Сергей Чернов на открытии выставки своих костюмов по мотивам одежды 1930-1940-х годов "Ленинградки: проекция 2000" устроил дефиле с моделями в этих самых костюмах. В помпезном зале с мозаиками, макетом блокадного кольца, стендами с простреленными партбилетами и хлебными пайками. Дефиле, прерываемое чтением советской военной поэзии и пением хора женщин-ветеранов. Акция эта застряла где-то между опостылевшим соц-артом, китчем, детским утренником к 9 Мая, разнузданным святотатством и ... искренним уважением к прошедшим блокаду ленинградкам. Именно невозможность определить жанр действительно сильного, зашкаливающего зрелища — главная удача проекта. Впрочем, многие говорили, что вся его сила — в пении ветеранов, с которым не могут сравниться никакие коллекции одежды. А значит, Чернов использовал недопустимый и некорректный ход.
       
Генетическая гимнастика для собаки Павлова
Тандем Аристарха Чернышева и Владислава Ефимова с выставкой "Генетическая гимнастика-2" отлично вписался в Мемориальный музей-квартиру академика И. П. Павлова своим пафосом художников-естествоиспытателей, находящихся на передовых рубежах науки и творящих новые биоформы, а также своими работами, заменившими, например, ковер в гостиной
       Однако музей судебной экспертизы и музей блокады — места действительно экстремальные. В общем, даже не совсем традиционные. И в эксплуатации их чувствуется все тот же русский бесшабашный разгул, что и в размахе самого фестиваля (не Венецианская биеннале поди!). Интереснее было наблюдать, как художники осваивали камерные, уютные пространства. Вроде Мемориального музея-квартиры академика И. П. Павлова (видео, фото и CD-программа под общим названием "Генетическая гимнастика--2" москвичей Аристарха Чернышова и Владислава Ефимова, показавших на виртуальных монстрах-уродах, как далеко зашел прогресс со времен собаки Павлова). Или Метрологический музей Госстандарта России при ВНИИМ им. Д. И. Менделеева (среди образцов аршинов, саженей, метров, ведер и килограммов молодой дизайнер Рустэм Галлямов расставил фотографии-образцы среднестатистических проводницы, журналиста, бизнесмена, поп-идола и т. д., полученных путем компьютерного наложения десятка фотографий представителей данных профессий — проект "Человекосети").
       Традиционные музеи требуют все-таки традиционно-бережного к себе отношения. И готовы при этом показать, что они и современное искусство уже давно не есть вещи несовместные. Они — вещи взаимополезные, чему есть тьма примеров. Теперь в том числе фестиваль в Петербурге, тяготеющий к регулярности. Только бы в городе-музее на Неве хватило музеев под современных художников.
ФЕДОР РОМЕР
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...