"Кесарево свечение" написано прозаиком, который твердо уяснил, что его считают культовым. Это роман-обобщение, отсыл ко всем предыдущим произведениям. У Аксенова есть верный читатель, который всегда был готов по просьбе писателя "говорить 'изюм'" и скитаться "в поисках жанра". "Кукушкин архипелаг" из "Кесарева свечения", конечно, напомнит знаменитый "Остров Крым" — пусть Татьяну Лунину и Андрея Лучникова теперь зовут Какаша и Мстислав. Даже небольшой диалог с сыном тут же вызовет в памяти аксеновский рассказ "Маленький Кит, лакировщик действительности": "'Что ты все пишешь, пишешь?' — спрашивал четырехлетний мальчик. 'Деньги нужны, вот и пишу',— оправдывался я. 'Так зачем же тогда зачеркиваешь?' — удивлялся малец". Такой читатель порадуется Аксенову-2001, как новой версии компьютерной программы: все почти то же самое, даже "интерфейс".
Но это — аксеновские фанаты, которых — писательской вины в том нет — осталось не так уж много. Он стремится понравиться новым. Аннотация подсказывает читателю, что в одном из главных персонажей, "пожилом писателе Стасе Ваксино легко угадывается сам автор". Ваксино, оказывается, недоволен тем, что критики называют его "кумиром шестидесятых". "Тогда уж — пятидесятых,— поправляет он,— а заодно и семидесятых с девяностыми".Общее желание шестидесятников, проявляющееся хоть в постмодернистском романе, хоть в постмодернистской эпиграмме. Игорь Губерман в издательстве "У-Фактория" выпустил целый том "гариков": как старых, так и новейших. Если буквально следовать замыслу автора, его пятисотстраничных "гариков" хватит на пять с лишним лет. Но даже сама идея — "по 'гарику' на каждый день" — оборачивается пародией. Вообще-то, все правильно: маленькому стишку, чтобы не затеряться, нужно брать количеством. Вон сколько частушек народ напридумывал. Марциал сочинял эпиграммы целыми книгами. Пушкин свои "шурики" планировал издать отдельным сборником. Подобно авторам частушек, Губерман вполне консервативен: почти все его "гарики" — четверостишия. И даже, следуя классикам жанра эпиграммы, в своей антологии группирует стихотворения по темам. Каждой главе дается двустишие-заглавие: "Как просто отнять у народа свободу: ее надо просто доверить народу". Это глава о политической смелости Губермана. "Вот женщина: она грустит, что зеркало ее толстит" — это глава о понимании Губерманом женской природы. "Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного" — размышление поэта на национальную тему.
По внешним признакам вроде бы настоящие эпиграммы: желчные, грубые, подобранные по разделам и в неимоверном количестве. Не хватает главного качества эпиграммы — остроты. Как говорит Сергей Сергеевич Аверинцев, "нужно, чтобы что-то щелкнуло". Щелчков у Губермана не слышно. "Гарик" — эпиграмма периода вырождения. Старинная эпиграмма готова была приложить, осмеять, послать куда подальше очень многих. Нередко только благодаря ей персонажи и оставались в истории. А такой эгоистичный жанр, как "гарик", надо еще поискать. "Содержатель притона беглых слов и блудных мыслей" — как сам себя называет Губерман, Козьма Прутков наоборот. Говорит только о себе, делая исключение для политики и женщин: "Увы, стихи мои и проза, / плоды раздумий и волнений,— лишь некий вид и сорт навоза / для духа новых поколений" (кстати, сорт навоза в новом издании действительно "некий" — "говно" с удивительным постоянством здесь пишется через "а"). Не знаю, на что рассчитывал автор, так сосредоточившись на самоосмеянии, но получилось, что яд разъедает сами тексты. Прямо как в одной настоящей эпиграмме двухсотлетней давности: "Змея ужалила Маркела. / 'Он умер?' — 'Нет, змея, напротив, околела'.".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
Василий Аксенов. Кесарево свечение. М.: Изографус, ЭКСМО-Пресс, 2001Игорь Губерман. Гарики на каждый день. Екатеринбург: У-Фактория, 2001