Концерт балет
Фото: Алексей Константинов
В концертном зале торгового комплекса Barvikha Luxury Village состоялась премьера "Балета N1". Это полуторачасовой концерт номеров современного танца, поставленных знаменитым российским танцовщиком Иваном Васильевым. О том, что происходит, когда танцовщика терзают не только муки тела, но и страдания духа,— ЕКАТЕРИНА ИСТОМИНА.
Концертный зал ТК Barvikha Luxury Village в тот вечер был полон привычной для этих дорогих загородных территорий публики: светские обозреватели, главные редакторы модных журналов, гламурные VIP в дорогих обновках наступившего весенне-летнего сезона. Впрочем, заслуженным, истинно балетным людям также нашлись места в партере: мы имеем в виду народного артиста СССР педагога-репетитора Юрия Владимирова (именно он занимается с Иваном Васильевым), народного артиста СССР Михаила Лавровского и народного артиста России Дмитрия Гуданова. Первое отделение состояло из шести коротеньких номеров и одного мощного исторического выступления — адажио из балета "Шехеразада" Михаила Фокина (1910). Второе отделение было облегчающе стремительным: 17 минут 49 секунд ушли на исполнение "Болеро" Мориса Равеля в постановке Ивана Васильева. В "Балете N1" принимали участие артисты Большого театра — сам хореограф, Мария Виноградова, Кристина Кретова, Анна Окунева, Александра Ракитина, Ана Туразашвили, Ангелина Карпова, Денис Савин, Антон Савичев и Александр Смольянинов.
Трудно сказать, какая именно злая сила и чья конкретно темная воля заставили выдающегося исполнителя, заслуженного артиста России, кумира балетной публики и примкнувшей к ней публики светской Ивана Васильева вдруг схватиться за коварное сочинительское перо. Однако Иван Васильев схватился за него так свирепо и бескомпромиссно, как когда-то схватился за топор Родион Раскольников. Причем топор неофита-постановщика получился, мягко говоря, чрезвычайно тяжеловесным — будто бы Ивану Васильеву на голову упал толстый том наимрачнейшего немецкого философа Артура Шопенгауэра и заставил немедленно заунывно, но исключительно активно страдать и мучиться от всего несовершенного, привлекая к этому беспросветному процессу коллег по труппе Большого театра.
Основной нитью, несложно простегавшей такие танцевальные этюды, как "Intro", "Underwood", "Inside", "Fake Man", "Return", "Spirit of the Universe", оказался поиск полуобнаженными танцовщиками и танцовщицами чего-то неопределенного, причем безрезультатный.
Иван Васильев, выбрав ноющие, как старая заноза, проблемы и чувства — страдания, метания, колебания, сомнения, видения, мучения и решения, попробовал сверстать собственный хореографический язык. Алфавит несложен: базовая платформа классического танца, расшатанная угловатыми "кукольными" руками, элементами брейк-данса, а также громким знаковым падением на пол в духе и в позе уставшей от переживаний лягушки. Обращало на себя внимание и выражение лиц не на шутку старающихся хороших артистов: они словно искали всем телом и глазами, куда бы еще броситься, куда бы прыгнуть, к кому воздеть персты и руки? Увы, размах страданий был серьезно ограничен кулисами, залом и талантом хореографа.
В представленных танцевальных кунштюках работы Ивана Васильева можно было отыскать зародыши сюжетов. Так, в номере "Fake Man" танцовщик Антон Савичев несколько минут, используя азбучные пируэты, отчаянно пытался привлечь к себе внимание мужского манекена, словно прибывшего на дорогой концерт из магазина "Трикотаж" и разумно одетого лишь в темные прямые брюки. Упрямый манекен на любовный танец на музыку из "Времен года" Вивальди так и не повелся. Номер "Inside" (Анна Окунева, в свое время прекрасно станцевавшая хореографию Форсайта) стоило бы рассматривать как гимнастическую версию умирающего в белой рубашке и черных шелковых трусиках лебедя. В номере "Spirit of the Universe" танцовщик Денис Савин то и дело пытался сжать нечто судьбоносное в руках — то ли голову бедного Йорика, то ли чашу Грааля, но в итоге не справился с экзистенциальным управлением и по задуманному плану обессиленно упал пластом на сцену. Завершало первое отделение уже упомянутое "восточное" классическое адажио Михаила Фокина: Иван Васильев предстал в нем совершенным эскизом Льва Бакста, а Мария Виноградова была не по-восточному холодна, сдержанна и претенциозна, словно старая европейская фея.
"Болеро" Мориса Равеля в трактовке Ивана Васильева выглядело следующим образом. Вдоль задника из кулисы в кулису ходили артисты, причем таким характерным шагом, каким обычно ходят модели на показах Giorgio Armani, Dolce & Gabbana и Marni. На переднем плане разнополые солисты поначалу сменяли друг друга, потом к ним присоединились коллеги с заднего плана, так что постепенно (с "набуханием" музыки Равеля) количество солистов на рампе уравнялось с количеством участников балета. Артисты постепенно теряли одежду, в итоге остались в телесных комбинезонах; скорее всего, они символизировали обнаженность, беззащитность, невинность, непорочность их душ. Выдающемуся танцовщику Ивану Васильеву оказалась совершенно чужой такая среда, как музыка: у Васильева-хореографа нет музыкального слуха — вот почему он не смог уловить великую однотипность музыкальной фразы "Болеро", которая, сохраняя свою структуру, усиливает к концу звучание и мощь. Постановщик так и не смог придумать всеобъемлющей танцевальной фразы, которая, согласовываясь с фразой музыкальной, могла бы развиться к финалу в знаменитое смертельное крещендо.
На поклон Иван Васильев и его невеста Мария Виноградова вышли в "гражданской" одежде: букетов было много, аплодисментов мало. Но хореограф Васильев этого, казалось, не замечал. Его сияющий вид хозяина жизни вдруг заставил вспомнить чеховского Лопахина, уже начавшего рубить вишневый сад ради рублевских дач.