Фестиваль театр
Фото: berlinerfestspiele.de
В столице Германии проходит традиционный ежегодный театральный фестиваль "Театртреффен" — смотр десяти лучших спектаклей немецкоязычного театра, поставленных в прошлом году. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Фестиваль "Театртреффен" — это что-то вроде немецкой "Золотой маски", но только для драматического театра и без финального определения победителей. Кстати, к немецкому опыту есть смысл присмотреться. Он доказывает, что отсутствие бесчисленных номинаций и необходимости при большом стечении знаменитостей вскрывать конверты (а значит, потом долго ссориться об их содержимом) ничуть не снижает интерес публики и прессы к фестивалю. Премии, кстати, все равно вручаются актерам и режиссерам — они учреждены разными институциями и приурочены к фестивалю.
На "Театртреффен" в Берлин тоже собирают иностранных гостей, продюсеров и практиков, в рамках фестиваля проводят семинары по новой драматургии и читки свежих пьес, молодые журналисты тренируются писать рецензии и танцуют на дисковечерах — в общем, все очень похоже. Что касается дебатов, то любителям поскандалить при такой организации дела тоже есть где реализоваться. Положенный гнев обрушивается на группу регулярно сменяемых экспертов (они здесь сразу называются "жюри") за то, что в десятку самых, как тут определяют, "примечательных" работ прошлого года включили не тех, кого следовало бы. Благо за правило взято публиковать и шорт-, и лонг-лист обсуждавшихся кандидатов.
Скандал иного, но нам тоже, увы, не чуждого рода сопровождал нынешний фестиваль: спектакль мюнхенского Резиденцтеатра "Ваал" в постановке Франка Касторфа был сыгран в рамках фестиваля в порядке исключения, последний раз — потому что его запретили. Нет, все-таки не по жалобе какого-нибудь не видевшего его архиепископа Мюнхенского и Регенсбургского Фрица, а по воле известных своей строгостью обладателей авторских прав на пьесы Бертольта Брехта, то есть все-таки под угрозой суда. Кстати, в дни "Театртреффен" в Берлине обсуждали и еще один скандал, связанный с именем легендарного режиссера Касторфа: накануне было объявлено, что по решению учредителей, то есть городских властей, он должен покинуть вот уже четверть века неразрывно связанный с его именем берлинский театр "Фольксбюне". На его место назначен нынешний директор известного лондонского музея "Тейт Модерн" Крис Деркон — арт-менеджер, практически не имеющий театрального опыта. Правда, смена интенданта, которую многие считают политическим жестом — слишком уж откровенно левым был все эти годы театр "Фольксбюне", произведена не в одночасье, грубым министерским пинком, а цивилизованно и заранее: передача власти случится в 2017 году.
В какой-то степени с будущим лицом "Фольксбюне" тоже можно познакомиться на нынешнем фестивале: уже известно, что в команду Криса Деркона войдет и молодой режиссер Сюзанна Кеннеди, спектакль которой "Почему свихнулся господин Р." попал в десятку лучших немецких постановок по версии "Театртреффен". Спектакль поставлен по мотивам одноименного фильма Райнера Вернера Фассбиндера (1970), в котором почти документальным языком рассказана история простого служащего, сходящего с ума от монотонности ритуала обыденной жизни и убивающего свою жену и ребенка.
Спектакль мюнхенского "Каммершпиле" не просто не документален, а подчеркнуто театрален — впрочем, точно так же его можно назвать и подчеркнуто антитеатральным (кстати, многие из своих театральных работ Фассбиндер осуществил на сцене мюнхенского "Антитеатра"). Сюзанна Кеннеди словно проверяет природу театра, отнимая у исполнителей почти все привычные, сами собой разумеющиеся на театральной сцене средства выразительности. Актеры играют в лишающих их мимики силиконовых масках, у них отняты их собственные голоса — реплики звучат в записи (причем записаны они любителями), а играющие в спектакле должны синхронно открывать рот — и делают это, кстати, удивительно точно.
Собственно говоря, и двигаться актерам дано не так уж много. Спектакль состоит из череды сцен, разыгрываемых в обшитой вагонкой комнате-павильоне, в которой лишь считаные детали помогают менять место действия. Экран, на который проецируется все тот же интерьер с несколькими вариациями, бесстрастно скрывает и открывает сцену, на которой актеры оказываются уже расставлены послушными фигурками — их жесты или считаные передвижения тел напоминают дискретную пластику героев мультфильмов.
Сюзанна Кеннеди устраивает на сцене парад зомби, выдержать эту бесконечную череду похожих "кукольных" сцен не так-то просто — вот и не выдерживает герой, даром что сам является одним из этих механических роботов. Оказывается, что мир заколдован, и расколдовать его может только убийство: как только господин Р. совершает преступление, на сцене в финале появляются обычные люди, с лицами, голосами и естественной пластикой, радующиеся самой возможности выйти на подмостки. И только тогда устрашающий, безвоздушный мир рутины, уже к этой минуте потерянный, обретает наконец законченную художественную прелесть.