Российские власти задумались о возвращении системы льгот и привилегий для чиновников. "Нужна четкая регламентация, кому и что положено", — заявил президент Владимир Путин, выступая на медиафоруме ОНФ. Журналист Георгий Бовт рассуждает о том, кому и что положено.
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ / купить фото
Недавно президент обмолвился: "Нужна четкая регламентация, кому и что положено. В советское время было расписано, кому по должности положена "Чайка", кому — "Волга". На деле регламентация касалась не только машин. В СССР ранжировались квартиры и санатории, продуктовые пайки и списки книг, которые можно купить по блату. И даже "блатные книжные списки" были разного качества – попроще и покруче, для разных уровней номенклатуры. Продуктовые пайки тоже были разные. Скажем, с черной икоркой и балычком и без таковых. В повести Владимира Войновича "Шапка" показано, как иерархия выстраивалась внутри писательской организации. И в зависимости от положения в ней полагался доступ к дефициту. И шапки положены были из разного меха. Кролик, бобер, норка и вельможный каракуль – это все "знаки отличия".
В средневековой России все было так же: у бояр один шапки, у холопов другие. Такая иерархия отражает сословный характер общества и "феодальный" характер его верхушки. Перекрытие улиц и езда с мигалками – это прямой отсыл к временам феодализма, когда право проезда по дорогам было разное для феодалов и простолюдинов. Великая Французская революция решила этот вопрос, но у нас дело сильно затянулось. Реставрировать советскую систему привилегий невозможно. Почти все льготы сегодня на практике можно "монетизировать", за деньги можно купить полис хоть в "кремлевскую поликлинику". "Мигалки" — одна из немногих немонетизированных льгот, в неизменной форме унаследованных от феодализма.
Так какая же тогда возможна регламентация того, что можно, а что нельзя, если ее нельзя выразить в деньгах и доплатить разницу от "нельзя" до "можно"? Вряд ли президент мог иметь ввиду даже отдаленно некое разное положение перед законом — в зависимости от места в нынешней номенклатуре. Однако зачастую именно это на практике и происходит. Если кто-то ближе к тому или иному уровню власти, то ему можно больше, чем тем, которые дальше. Эта болезнь периода "первоначального капиталистического накопления" характерна для транзита от феодализма к капитализму. Проходит она — с осложнениями или без — по мере того, как первое поколение "новых капиталистов" отходит от власти. Их наследники заинтересованы в том, чтобы правила игры и законы становились более универсальными, а зависимость от близости к власти не была столь довлеющей. А еще в том, чтобы возрастала сила апелляции к более-менее объективным арбитрам по поводу того, что можно, а что нельзя, что прилично, а что безнравственно для власть предержащих.
Таких арбитра два — избиратели и независимый суд. Правда, в условиях развитых технологий манипуляции общественным сознанием и прессой, низкого уровня гражданской сознательности и готовности бороться за справедливость для всех, а не только для себя, можно пока обойтись одним арбитром – судом. К осознанию критической роли этого института для дальнейшего развития российского общества власти рано или поздно придут. Но пока не пришли.