Последней премьерой сезона в Мариинском театре стал "Отелло" Верди. Вместе с другими постановками произведений великого итальянца новый спектакль в июле отправится в Лондон: этим летом в "Ковент Гардене" Мариинка поет только Верди. "Отелло" — один из лучших спектаклей в юбилейном наборе.
Вердиевской теме был посвящен весь театральный год. Под занавес театр представил поздний шедевр, закрывающий список вердиевских драм и трагедий. Словно исчерпав в этой опере запас серьезности и пафоса, сразу вслед за ней композитор обратился к "Фальстафу" и создал свою единственную комедию, когда ему было под восемьдесят. В "Отелло" же страсти кипят и рок неотвратим как ни в одном другом создании Верди.
Задействующая огромные звуковые массивы хора и оркестра, эта опера предельно лаконична. Шекспировская пьеса в ней спрессована таким образом, что фатальные обстоятельства следуют друг за другом с самого начала. Все в "Отелло" доведено до предела. Герой побеждает заодно с врагами могучую стихию. Злодей наделяется жуткими мефистофельскими чертами. Соседствуют беспамятство исступленной ярости и молитвенный экстаз, как, впрочем, и экстаз любовный. Шекспировские герои в вердиевской опере доходят до грани сумасшествия.
Фантазия режиссера нового "Отелло" Юрия Александрова привнесла в сценический текст "Отелло" массу подробностей. Некоторые из них обескураживают. В дуэте, завершающем второе действие, Яго надрезает себе руку, дабы клясться на крови, дикий же мавр прямо-таки грызет себе запястье. Но если в "Отелло" и есть смешные мелочи, в целом спектакль благороден и целен. Дуэт Александрова и художника Семена Пастуха, как и в поставленном ими прокофьевском "Семене Котко", представил режиссуру и дизайн как органический сплав. Главный элемент декораций — части гигантских доспехов. Вначале их вносят на сцену как трофеи, завоеванные героем Отелло. Но чем дальше, тем очевиднее они превращаются в символ его расчлененной обманом и ревностью, разрушающейся на глазах личности. С первыми тактами "Отелло" на сцену по-феллиниевски вплывает корабль. В тени гигантского, от пола до потолка, грубо клепанного борта корабля-крепости и свершаются все несчастья.
В то же время постановщикам удается держать дистанцию по отношению к романтической опере — в новом "Отелло" находится место игре и иронии. В сцене бури, открывающей оперу, толпу в изысканных ренессансных нарядах Галины Соловьевой наряжают в полиэтиленовые дождевики.
В партии Отелло выступил Алексей Стеблянко. Поначалу в этом было больше героизма, чем пения, но со второго действия и до конца оперы чем сильнее был обуреваем Отелло гневом и яростью, тем более мощным и страстным становился голос певца. Тембр Алексея Стеблянко для тенора необычно глубок и сумрачен, он почти сливался с высоким баритоном Федора Можаева--Яго: так в опере неожиданно, но уместно проступил мотив двойничества. Яго — чуть ли не первая большая партия Можаева, позволившая оценить его незаурядный актерский дар и остроту вокального рисунка. Но если для двух разгневанных мужчин премьера превратилась в напряженный поединок со сложной вердиевской партитурой, для Ольги Гуряковой, приглашенной петь Дездемону, она оказалась моментом свободного и легкого парения. Певица пела, любила и умирала с достоинством истинной примадонны. Единственным достойным ее спутником оказался оркестр Валерия Гергиева. Опера летела в стремительных темпах, шла на одном дыхании: единство декорации позволило не делать паузы между картинами. Более ранние оперы Верди часто кажутся слишком разреженными для Гергиева и его оркестра, тяготеющих к "густоте" позднего романтизма. В "Отелло" же расцветающие изысканными гармониями кантилены и грозные фанфары выписаны как раз настолько сложно, чтобы в Мариинском театре стиль Верди предстал наконец во всем величии и блеске.
КИРА Ъ-ВЕРНИКОВА, Санкт-Петербург