Россия может спасти и сохранить европейские ценности, которые в самой Европе сейчас исчезают или выхолащиваются. К такому выводу пришли участники Бердяевских чтений, которые в третий раз провел Институт социально-экономических и политических исследований (ИСЭПИ), собрав 17–18 апреля сторонников идеи консерватизма. Практические аспекты спасения не обсуждались.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ / купить фото
Темой третьего форума Бердяевских чтений, прошедших в Калининграде, стала «Россия и Европа». Точнее, ИСЭПИ (одна из прокремлевских исследовательских площадок) предложил гостям разобраться в специфике российско-европейского «диалога о ценностях в пространстве цивилизации». Необходимость диалога не отрицал никто из участников слушаний, но многие сомневались, что выработанные различными цивилизациями ценности могут быть предметом диалога. Потому что «именно ценности образуют матрицу цивилизационного своеобразия», заявила президент Российской ассоциации политической науки Оксана Гаман-Голутвина. Всякая цивилизация имеет собственную «иерархию ценностей», в основе чего лежат «сущностные понятия, по которым невозможно достичь консенсуса», уверена она. Наиболее «яркими примерами» таких понятий госпожа Гаман-Голутвина считает «справедливость, добро, благо и зло».
Историк Андрей Рачинский считает неравноправным сам диалог между Россией и Европой, потому что «единая Европа — это миф». К примеру, Швеция и Испания разнятся настолько, что господин Рачинский не находит возможности говорить об общеевропейских ценностях. Точно так же, по его мнению, нельзя считать европейскими и христианские ценности, потому что вся Европа никогда не была полностью христианской. Потому и диалог неравноправный, что одной России сейчас противостоит «команда» государств с собственными ценностями, уверен Александр Рачинский (живет в Париже, работает там лектором Национального института восточных языков и цивилизаций).
Но историк не отрицает диалога полностью, тем более что для его продолжения есть исторические основания. Одним из них господин Рачинский считает «Священный союз», который был образован после низвержения Наполеона на Венском конгрессе в 1815 году. Господин Рачинский считает «Священный союз» (к которому присоединились монархи континентальной Европы) проектом русского царя Александра I и обращает внимание, что «Союз» «определял европейскую политику в течение 40 лет — до 1855 года».
Оценивая сегодняшнее положение в Европе (в частности, вооруженный конфликт на Украине, эвтаназию, феминизм, легализацию однополых браков и проч.), участники Бердяевских чтений пришли к выводу, что те самые ценности, которые называются «христианскими» или «европейскими», нуждаются в защите. В связи с этим многие позитивно оценивали усилия европейских консерваторов и конкретно лидера французской партии «Национальный фронт» Марин Ле Пен. Имен действующих российских политиков и названий партий консервативного толка никто из участников не называл и практической деятельности их не анализировал. Но почти все сочли, что Россия может вновь стать защитницей европейских ценностей, как это уже было не раз в 1815 году, в 1945 году.
Лишь глава правления Центра политических технологий Борис Макаренко сравнил отечественный консерватизм с западным. По его наблюдениям, западные консерваторы в политике «опираются на непрерывную традицию, сохраняя или видоизменяя то, что было создано их предшественниками». Наши — «ищут вдохновение в трудах дореволюционных мыслителей, формулируя консерватизм, который еще предстоит “привязать” к российской действительности». Западный консерватизм — «это политическое движение демократического рыночного общества», а «российские консерваторы живут в условиях переходного периода». Западные консерваторы действуют в обществах со снижающейся ролью церкви, российские — с повышающейся.
Поэтому «сильное государство» консерваторы понимают по-разному: на Западе — это демократическое государство, в России — государство, обеспечивающее внешнюю и внутреннюю безопасность. Кроме того, для западных консерваторов сила государства состоит и в конкурентоспособной экономике, для российских «экономика — в лучшем случае малоинтересна, часто — крамольна своим либерализмом». На Западе, подчеркивает господин Макаренко, идеи консерватизма нашли своих последователей в политической среде, так как «рождались в интенсивном политическом дискурсе, в том числе — в высококонкурентных избирательных кампаниях». В России — консервативная идея представлена «в необязывающих спорах интеллектуалов, в которых нет “арбитража” политической практикой».