События недели — "Ленни" (Lenny, 1975) Боба Фосса (Bob Fosse), чуть ли ни единственный не мюзикл в биографии автора "Кабаре" (Cabaret), и "Всего этого джаза" (All that Jazz) (19 июня, НТВ, 00.25, ****). Семидесятые годы пристально искали в культуре ХХ века предшественников той бунтарской волны, которая накрыла мир в 1968 году. Ленни Брюс, известный эстрадный, как сказали бы в России, автор-исполнитель как нельзя лучше подходил на роль старшего брата детей-цветов. Дастин Хоффман (Dustin Hoffman) великолепен в роли этого горького нонконформиста, использовавшего подмостки кабаре для анархической проповеди и нажившего поэтому смертельно опасные неприятности с шоу-бизнесом. Обстоятельства его смерти невнятны: самоубийство, передозировка? "Ленни", выстроенный как журналистское расследование, стал эталоном для подобного рода фильмов, на ниве которых сейчас успешно подвизается Милош Форман (Milos Forman). Кстати, во Франции 1970-х годов говорили, что если бы генерал Де Голль смотрел не мелодрамы с Жаном Габеном (Jean Gabin), а фильмы "новой волны", то баррикады 1968 года в Латинском квартале не стали бы для него неожиданностью: бунт разгорелся на почве, хорошо подготовленной интеллектуальными усилиями не одного поколения. "РоГоПаГ" (RoGoPaG, 1963) (16 июня, "Культура", 11.20, ****) — яркий пример такого кинематографа будущей бури, в создании которого принял участие сам Жан-Люк Годар (Jean-Luc Godard). В 1960-х были в моде интернациональные фильмы-альманахи, составленные из новелл на заданную тему (например, "Любовь в 20 лет" или "Самые прекрасные мошенничества на свете") режиссерами из разных стран мира. Само странное название фильма объясняется просто: в нем зашифрованы первые буквы фамилий четырех снявших его режиссеров: отца итальянского неореализма Роберто Росселлини (Roberto Rossellini), Годара, Пьера Паоло Пазолини (Pier Paolo Pasolini) и Уго Грегоретти (Ugo Gregoretti). Новеллы неравноценны, Росселлини снял явно не самый удачный свой фильм, Грегоретти мелковат, навсегда остался в своей эпохе, а вот Годар и Пазолини создали безусловные шедевры. Новелла Годара "Новый мир" (Il Nuovo Mondo) — антиутопия, формула беспокойства, овладевшего умами с переходом человечества в обозначенный в названии новый мир, мир ядерной угрозы, кризиса буржуазной семьи, распада человеческих отношений. Сказать конкретно, что же происходит на экране, трудно: режиссер словно материализует, концентрирует это смутное беспокойство, дает "пощупать его руками". Герои ждут объявленного конца света, над Парижем будет взорвана атомная бомба, в привычные планы города вписывается обезглавленная Эйфелева башня. Чтобы подавить тревогу, люди непрерывно принимают некие таблетки. А мужчина внезапно понимает, что его любимая женщина не та, к которой он привык. Ее словно подменили, она рядом с ним, но бесконечно далеко: возможно, ее уже взяли в прекрасный новый мир. "Овечий сыр" (La Ricotta) Пазолини — еще одна притча, но по-итальянски смачная, чувственная. Как всегда у Пазолини, здесь смешаны неортодоксальная концепция католицизма, жалость и презрение к "проклятьем заклейменным" и завороженность загорелыми телами молодой шпаны (один из таких уличных мальчишек спустя 12 лет прикончит великого режиссера на пустынном пляже в Остии). Действие происходит на съемках фильма о страстях Христовых. Марш из "Аиды", стаи папарацци и режиссер (Орсон Уэллс, Orson Welles), напыщенный Будда от кинематографа, неподвижно восседающий в своем кресле и изрекающий в ответ на вопросы журналиста марксистские благоглупости. Но настоящий герой не он, а люмпен Рванини, подрабатывающий съемкой в эпизоде: он играет Доброго Разбойника, распятого рядом со Спасителем. Рванини мечтает об одном — поесть, но это не удается ему в череде бурлескных эпизодов: одну корзинку с едой приходится отдать своим семерым детям, другую разоряет собачонка, а техники-работяги издевательски протягивают сандвич и апельсиновый сок распятому статисту, который, естественно, не может взять их. И столь же жестоко, как лишает его еды, мир затем кормит Рванини до отвала, до смерти. Он оказывается настоящим мучеником, смерть которого только оттеняет нищету современного, обращенного в помпезный спектакль христианства, бывшего когда-то религией отверженных и ставшего религией сильных мира сего. Величие же новелл Годара и Пазолини оттеняет нищету европейского кинематографа последующих десятилетий. Французское коммерческое кино представлено на неделе в своем самом гротескном варианте. "Клетка для безумцев" (La Cage aux Folles, 1978) (16 июня, НТВ, 0.35, ***) и "Клетка для безумцев-2" (La Cage aux Folles-2, 1980) (17 июня, НТВ, 0.50, **), поставленные умелым ремесленником Эдуаром Молинаро (Edouard Molinaro), вызвали в свое время сенсацию прежде всего своим скабрезным сюжетом. Гомосексуализм еще считался во Франции уголовным преступлением, а Молинаро предложил зрителям комические похождения двух престарелых "теток" из Сен-Тропеза, "голубых" владельцев кабаре.
А итальянский комик Роберто Бениньи (Roberto Benigni) отправил героев своей комедии "Жизнь прекрасна" (La vita e bella, 1998) (21 июня, ОРТ, 22.50, ***) в Освенцим. Отец внушает своему пятилетнему сыну, что все происходящее в лагере уничтожения всего лишь игра на выносливость: победитель получит танк. Но бутафорский Освенцим на экране действительно кажется лишь декорацией для водевиля. Заявляя о том, что он создает кинопамятник холокосту, Бениньи становится в один ряд с историками, отрицающими само существование газовых камер.