В Москве опять, как в славные перестроечные годы, началось выставочное увлечение русским авангардом. На Крымском валу — ученики и сподвижники Малевича, на Неглинке — Филонов. Поветрие пришло из Петербурга. И "В круге Малевича", и "Формулы Павла Филонова" привезены Государственным Русским музеем. Что жалко — пропал блестящий лозунг "Ударим по супрематизму аналитическим искусством". Мол, вы нам — Малевича, а мы вам — Филонова.
Ведь два главных титана авангарда были и двумя главными конкурентами. У каждого была своя завиральная художественная теория (соответственно, супрематизм и аналитическое искусство). Малевич изобрел "нуль форм" — механистическо-геометризованный плоский мир одноцветных квадратов и крестов, прямых линий и прямых углов. Пестрый и цветной Филонов требовал "изобретать формы ежесекундно", при том формы эти должны быть "гибкими, как диалектика", и органическими по своей природе. Создание картины он уподоблял росту цветка или дерева, складывающемуся из бесчисленных "единиц действия" художника — касаний холста маленькой кистью. Свои работы он считал живыми организмами. Только при таких условиях можно, по Филонову, добраться до "целого мира явлений, жизни как таковой".Малевич, открыв для себя законы нового супрематического космоса, шел от общего к частному, подгоняя видимый мир под лекала квадратов и прямоугольников. Филонов шел, наоборот, от частного к общему, от тщательно выписанной и многократно повторенной детали, показываемой в развитии, к всеобъемлющим "Формулам весны" или "Формулам вечности" (впрочем, были и "Формула петроградского пролетариата" или "Формула буржуазии").
При этом, несмотря на всю терминологию юного натуралиста ("мировой расцвет", "мировая проросль", "пульсация", "биодинамика" и т. д.), Филонов создал в своих картинах мир не более уютный, чем у Малевича,— страшный и безжизненный. Раздваивающиеся и растраивающиеся люди-монстры со слезшей кожей, как будто бы шелушащиеся и рассыпающиеся пространства из маленьких сегментов, обнажающиеся каркасы живописи. "Режь объект изучения и письма, как скальпелем",— учил Филонов-Базаров. И вовсю резал сам.
Соблюдал диету, спал на железной койке, работал по восемнадцать часов, не моргая смотрел на солнце. Даже в лучшие годы был похож на узника концлагеря. А кто сказал, что великое искусство должно быть приятным для глаз?
АЛЕКСАНДР ПАНОВ
Московский центр искусств, улица Неглинная, 14, 9248872, до 10 июля