В Москве выступила Труппа Пиппо Дельбоно из Модены. На фоне многих образцов чистого искусства, предложенных программой Всемирной олимпиады, показанный итальянцами образчик современного политического театра под названием "Исход" прозвучал диссонансом.
Режиссер Пиппо Дельбоно (Pipo Delbono), судя по всему, принадлежит к числу художников, которые считают необходимым снабжать свои произведения пафосными манифестами. Впрочем, иначе и быть не может: его театр густо замешан на идеологии и современной политике. И еще на аппенинском темпераменте, выгодно отличающим эту труппу от многочисленных политически озабоченных театральных групп в северных европейских странах. Замысел привезенного в Москву спектакля "Исход" режиссер определил с обезоруживающей прямотой: "В Италии в последние годы появилось много людей, выброшенных на обочину жизни. Это бродяги, нищие, безработные, инвалиды, а также эмигранты. Их трудные судьбы составляют содержание постановки".
"Трудные судьбы" больше часа показывают на фоне бутафорских руин уничтоженного города. Одни исповедуются, другие вспоминают Ветхий Завет, третьи исполняют зажигательный мюзик-холльный номер, четвертые просто кричат от отчаяния, еще кто-то цитирует авторитетных художников-бунтарей, Брехта и Пазолини. Собственно, этот кто-то — сам господин Дельбоно, выступающий в роли ведущего. Весь спектакль он носится по проходам зрительного зала с микрофоном и фонариком. Уходящим из зала любезно подсвечивает дорогу к дверям. На остающихся обрушивает каскад изречений, деклараций и призывов. "Исход" похож на театрализованный митинг. Но не только против войны, а против несправедливости жизни как таковой: кроме жертв общества, он защищает еще и просто больных — жертв природы.
Очевидно, Дельбоно мог бы срежиссировать неплохую литературно-музыкальную композицию в годовщину какой-нибудь трагедии или благотворительный концерт в пользу инвалидов. Но собственно театра как особой реальности в его опусе нет: слишком уж постановщик ушиблен, угнетен и увлечен реальностью обыденной, социальной. Насобирав коллекцию чужих бед и несчастий, он просто выставляет ее на театральные подмостки, а потом подсвечивает и озвучивает. Забывая сделать хоть что-нибудь, чтобы хоть кто-нибудь из героев вызвал хоть какое-нибудь искреннее сочувствие у зала. Но не забывая о политкорректном балансе: стоит со сцены прозвучать рассказу о бесчинствах израильтян на оккупированных территориях, как тут же возникают страницы из дневника еврейки, уничтоженной в Освенциме. Дельбоно настолько открыто подставляется возможным упрекам в спекуляции, что артикулировать их даже неловко.
Предмет его особой гордости — аутентичность материала. Кроме руин, в спектакле "Исход" все настоящее. Настоящий юноша-иммигрант из Сахары, покалечивший ногу на противопехотной мине. Настоящая албанская женщина, на ломаном русском вспоминающая о недавних косовских погромах. Настоящий арабский мужчина из разрушенного попеременными усилиями мусульман, христиан и евреев Бейрута. Настоящий бродяга, прибившийся к театру несколько лет назад, но до сих пор страдающий дистрофией. Настоящий душевнобольной — глухонемой старик Бобо, проживший полвека в сумасшедшем доме. Настоящий больной — молодой человек с синдромом Дауна, протестующий против всех форм насилия немыми криками. Хорошо еще, что отрезанные головы неведомых жертв войны, которыми трясут с авансцены, все-таки сделаны из папье-маше.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ