Наш разговор начинается с неожиданной темы. Господин Андерссон извиняется за то, что будет курить.
— В России курение не считается пороком. Но ведь вы швед, а у вас с этим строго. В киноинституте в Стокгольме я нашел единственное место для курящих — это столик в кафе, заключенный в стеклянный куб. Сидящий там задыхается от дыма и чувствует себя преступником, живым укором и антипримером. Это чем-то напомнило сюрреальные сцены вашего фильма...
— Да, это интересная метафора. Все мои фильмы говорят о том, что человек не находит выхода из сковывающих его обстоятельств, не может себя адекватно выразить. Это вечная проблема, ее мы встречаем хотя бы у Чехова. Однажды я поставил спектакль. Это был "Дядя Ваня" в стокгольмском Южном театре, с лучшими актерами. В пьесе есть одна реплика, которая объясняет все чеховское творчество. Герои собираются в поместье и ждут появления Профессора. В окно выглядывает одна из женщин и говорит: "Уже сентябрь..." Это потрясающая, страшная реплика, в ней заключена вся быстротечность и мимолетность жизни. Эти люди, как и большинство живущих на свете, не считают, что занимаются чем-то важным. И жизнь уходит, как песок сквозь пальцы.
— Мне показалось, что вам близок не только Чехов, но и другие явления русской культуры...
— Конечно. Для меня особенно важен период русского — или советского (называйте, как хотите) — кино рубежа 50-60-х годов. Многие из фильмов того времени стали причиной того, почему, собственно, я пришел в кино. Конечно, повлиял и итальянский неореализм, но сразу после него пришла мощная русская волна, да, я ее так называю. Ваши режиссеры привлекали меня тем, что рассматривали кино не только как развлечение. Конечно, сейчас картины тех лет кажутся немного морализаторскими. И все же "Летят журавли", "Судьба человека", "Дама с собачкой", "Баллада о солдате" — это незабываемые фильмы.
— Режиссеру "Баллады" Григорию Чухраю только что исполнилось 80 лет.
— Да, это было давно. Буду честным, сделаю признание. Был еще такой русский фильм — "Сережа". Отец уезжает от сына в другой конец страны, но потом раскаивается, возвращается и забирает мальчика. Эта сцена вдохновила меня на ту, что я включил в свой первый фильм, "Шведскую любовную историю": молодой герой бросает девушку, но потом все же возвращается к ней.
— Вы не назвали ни одного фильма Андрея Тарковского.
— С его фильмами я встретился, когда уже начал учиться в киношколе. В первую очередь на меня произвел огромное впечатление "Андрей Рублев". Потом "Сталкер". В "Сталкере" Тарковский ищет точность, но не только: он все время балансирует на грани неожиданности, и это буквально вопрос каких-нибудь миллиметров. Филигранная работа.
— Похоже, оживший мальчик из времен войны — родственник Ивана, героя первой картины Тарковского "Иваново детство"?
— Может быть, хотя мне кажется, что этот мальчик имеет отношение к более давней русской истории. Я родился в конце войны. Возможно, вы, русские, не поверите, но победа над нацизмом была для меня связана почти исключительно с Советским Союзом. Так меня воспитали в моей семье.
— Вы по-прежнему верны своему взгляду на кинематограф как "не просто зрелище". Сегодня кино существует по другим законам. Как вы, режиссер, известный своей бескомпромиссностью, ищете все же дорогу к зрителю?
— Я не происхожу из интеллектуалов. И потому мне хочется, чтобы мудрые вещи звучали устами тривиальных ситуаций и простых людей. Бергман делает то же самое, но мудрость у него звучит из уст академиков. А когда мы начинаем говорить о великом и важном простыми словами, открывается новое качество — юмор.