"Толик сел за столик" — так начиналась когда-то пародия Лазарева-Сарнова-Рассадина на Анатолия Гладилина. Открываем гладилинскую книгу и проверяем: "Мастер-наездник Анатолий Петрович, которого тотошники по-простецки звали Толей, был из самых честнейших людей на ипподроме (если вообще понятие честности применимо к этому заведению)". Простой, незатейливый, компанейский стиль вольнодумных шестидесятников (Аксенов, Войнович, Владимов, Гладилин).
Анатолий Гладилин считает себя несправедливо забытым писателем. Он эмигрировал во Францию в 1976 году и, соответственно, перестал издаваться на родине. Теперь вряд ли будут вспоминать его первые, напечатанные в 1950-е в "Юности" произведения на молодежную тему. Или потому, что с тех пор каждый следующий ответ на вопрос "легко ли быть молодым?" перекрывал предыдущие. Или же просто потому, что молодым быть легко. А вот другие произведения Гладилина изданы вновь. Герой романа "Большой беговой день" — скромный учитель истории Игорь Холмогоров, публикующий в самиздате опасные статьи. Однако истинное прибежище от реальности он находит не в творчестве, а на Центральном московском ипподроме — том единственном месте, где нет "ни единого признака советской власти". Все его жизненное пространство четко поделено: вот политические убеждения, вот частная жизнь (везде сплошной облом, только в похоронном бюро встречает надпись "Добро пожаловать!"), вот бега. В начале 1980-х, когда роман появился на Западе, было понятно: речь не о лошадках, а о советской действительности. А теперь, наоборот, будем читать про заезды и жокеев, про Гуль-Гуль и Кожуру, без всяких там подтекстов. Так можно было бы рассудить. Но "лошадиная" часть в одиночку, что называется, не тянет. По силе образов проигрывает и "Холстомеру", и даже песне Высоцкого "Бег иноходца". Сначала автор просто описал жизнь ипподрома и уже не знал, что с этим делать (следы этого сомнения в романе остались). А потом, уехав в Париж, добавил историю про то, как наших игроков КГБ отправляет на ипподром заграничный со специальным заданием выиграть для родины необходимой валюты.
Это литературный памятник тем временам, когда еще не все было все равно: герой хоть и по воле авторской гиперболы, но готов защищать советскую власть, несмотря на то что она ему и "осто...нела". А чтобы припугнуть этой советской властью Запад, Гладилин изобрел в эмиграции "Французскую советскую социалистическую республику". Она вполне вписывается в нынешнюю литературную ситуацию, когда антиутопия стала едва ли не главным жанром. Может быть, прямо сейчас кто-то уже пишет свои "Соединенные Штаты России".
Но со своими "застойными" явлениями нам суждено разбираться самим. Для всего оставшегося мира гораздо больший интерес представляют совсем иные русские эпохи и персоны. В серии "Библиотека журнала 'Иностранная литература'" вышел роман Джозефа М. Кутзее (Joseph M. Coetzee) "Осень в Петербурге" (The Master of Petersburg). Джозеф Майкл Кутзее — дважды лауреат Букеровской премии, родом из Кейптауна, выбрал в герои Федора Михайловича Достоевского. То, что Достоевский и в Африке — Достоевский, многих уже сильно печалило. Однако для южноафриканского писателя русский классик — отнюдь не экзотика: Кутзее — сам профессор филологии, преподавал в американских университетах. Он демонстрирует удивительную осторожность: прикасается к Достоевскому, только предварительно надев "бахтинские" перчатки.
У самих нас с недавних пор установилось панибратское отношение к "эфэм". "Идиота" запросто перемещают в современность, называют "Даун-хаусом", дописывают и переписывают: "Воскресенский, обхвативши пухлыми руками талию Степана Ильича, принялся чрезвычайно быстро общипывать его спину мелкими щипками, от коих кожа кожица кожища толстенная местами как у африканских буйволов-с на спине Костомарова в тот час же посинела и набухла кровью". Это Сорокин, а вот Кутзее: "Октябрь 1869 года. По петербургской улице лежащей невдалеке от Сенного рынка, медленно едут дрожки. Перед высоким доходным домом извозчик натягивает вожжи. Сидящий в дрожках господин с сомнением оглядывает дом". Этот "господин Петербурга" — сам Достоевский. Он вернулся из Германии, чтобы выяснить, почему погиб его пасынок. Герой поселяется в комнате, которую тот снимал,— и время для него останавливается. На самом деле осень 1869 года писатель провел в Дрездене, где работал над "Вечным мужем". И к своему приемному сыну, который умер гораздо позже, в 1900 году, не испытывал такой болезненной любви. В жизни реального Достоевского было предостаточно трагических переживаний. Однако Кутзее заставляет Достоевского-двойника испытывать те искушения, унижения и оскорбления, которые тот потом опишет в романах: "Цена, которую пришлось заплатить, кажется ему непомерной... взамен ему приходится отдавать свою душу". Кутзее населил романное пространство двойниками персонажей "Бедных людей", "Преступления и наказания", "Бесов". Федор Михайлович встречает девочку Марену, революционера Нечаева, отставного чиновника Иванова и вдову Анну Сергеевну Коленкину.
Все, что касается мифов, "достоевских", "петербургских",— все нафантазировано очень правдиво. Никакой "развесистой клюквы", обычной для иностранных произведений о России, только иногда попадаются комичные фразы вроде "В России нельзя быть лопухом, можно быть на худой конец одуванчиком" (да и то, видимо, не досмотрел переводчик). Подобный же миф был основой фильма Сокурова "Тихие страницы" — несмотря на то, что там почти ничего не происходило, это была одна из лучших экранизаций "Преступления и наказания". У Кутзее, как и у Сокурова все на месте: и карнавал, и хронотоп.
Галич — одна из святынь либерального шестидесятничества. Его считали и более отважным, и более "культурным", чем Окуджава и Высоцкий. Правда, в последнее время заговорили о его устарелости, особенно ироничны были поэты-постмодернисты. Но как ни странно, почти ничего еще не было написано о связях Галича с русской поэтической традицией. Этим педантично занялся текстолог Андрей Крылов. Он обнаружил у барда странную склонность к римейкам, к переиначиванию чужих текстов: будь то фольклор, или Хармс, или Ахматова. Почти все эпиграфы и реминисценции у Галича непременно содержат переделку: мандельштамовский "звездный луч" поменял на "лунный луч" — в общем, слово "соавтор" в необычном названии книжки можно вполне прочесть как "постмодернист".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
Анатолий Гладилин. Большой беговой день. М.: Вагриус, 2001
Джозеф М. Кутзее. Осень в Петербурге. Перевод с английского С. Ильина. М.: Иностранка: Б.С.Г.-пресс, 2001
Андрей Крылов. Галич — "соавтор". М.: Благотворительный фонд Владимира Высоцкого, 2001