Премьера оперы Джузеппе Верди "Бал-маскарад" в совместной постановке Мариинского театра и итальянского Фестиваля Верди состоялась 31 января 2000 года в Парме. В воскресенье ее показали в Петербурге. Стало ясно, почему прием, оказанный труппе Валерия Гергиева на родине композитора, был столь скептическим.
"Бал-маскарад" представили в родном городе Верди в рамках пышного чествования национального гения. Повод — столетие со дня смерти — ничуть не мешает итальянцам и опероманам всего мира превратить текущий сезон в непрерывное вердиевское празднество. Однако к подарку, привезенному петербуржцами в Парму, публика и критика отнеслись взыскательно и даже придирчиво. Им не понравилось в мариинском "Бале": тяжелый и неповоротливый оркестр, который заглушал солистов, отсутствие у певцов подлинного вокального блеска и бестолковость мизансцен, придуманных постановщиком оперы Андреем Кончаловским. Изящнейшее из созданий Верди в версии Мариинского театра лишилось своего шарма.
Чувства соотечественников композитора отчасти могла разделить и публика петербургской премьеры. Действительно, вокалисты на главных ролях — Юрий Алексеев и Ирина Гордей — не поразили воображение ни богатством тембров, ни красотой трактовки. Пели Верди совсем по-русски, превращая череду роскошных лирических ариозо в бесконечный жестокий романс. Сергей Мурзаев и Ольга Трифонова на вторых ролях гораздо больше соответствовали требованиям партитуры и сцены, напоминая о существовании таких необязательных вещей, как талант и вдохновение, в спектакле, в этом плане почти стерильном. Надо признаться, оркестр солистов не заглушал. Весь спектакль, за исключением разве что пылкого дуэта во втором действии, был проведен с большой осторожностью, в аккуратной динамике и замедленных темпах. Маг пышно цветущих мелодий и гениальный режиссер музыкальных страстей, Верди, казалось, ничуть не распалил замороженную мариинскую труппу.
"Бал-маскарад" завершает десятилетие, в которое были созданы "Риголетто", "Трубадур" и "Травиата" — оперы, принесшие Верди не просто признание, но легендарную славу. Получив в 1857 году заказ от неаполитанского театра "Сан-Карло", композитор колебался в выборе сюжета. Его искушал "Король Лир", но от этой мечты Верди пришлось отказаться — мешали контрактные обязательства. Появившаяся пьеса "Бал-маскарад" имела странную, почти анекдотическую цензурную судьбу.
Литератор Антонио Сомма переработал для Верди основанную на реальных событиях пьесу Скриба "Густав III Шведский". Но петь со сцены про убийство королевской особы не разрешили, предложив перенести действие в другое место либо в иное время. Испробовав шведский XII век и не найдя его удовлетворительным, чуть не попав под суд из-за невозможности представить заказчику не пропущенное цензурой произведение, Верди и Сомма в конце концов переселили действующих лиц в Америку XVIII века, а короля понизили до губернатора.
Тема зловещего заговора из-за всех этих мутаций в существующем либретто осталась не совсем внятной. Зато лирический сюжет не пострадал. Финал оперы — убийство. К нему ведут сцены, содержащие мрачные предсказания, роковые ошибки, вольное и невольное предательство, фатальный жребий, не говоря уже о муках запретной любви и законной ревности. Тем не менее опера, какой она вышла из-под пера Верди, стремительна, прозрачна, грациозна и остроумна.
Постановка Андрея Кончаловского, во второй раз (после прошлогоднего патриотического блокбастера "Война и мир") работающего с Мариинским театром, приумножила в ней количество драматургических нелепостей. В первой сцене едва ли не каждый такт вердиевской музыки зачем-то подтекстован ритмичными колебательными движениями хора и балета, которые в финале картины перерастают в канкан с задиранием юбок. По-видимому, продолжить намеченную эротическую линию призваны полуголые статистки, которыми кишит вторая картина — в пещере у колдуньи Ульрики. Здесь нашлось место и настоящей загадке: во время предсказания над головой у цыганки болтается на тросе бритоголовое мужское тело непонятного назначения, которое исполнительница роли Сивиллы Марианна Тарасова вынуждена была периодически отпихивать, чтобы не мешалось. Ближе к развязке режиссер рассентиментальничался. В момент мрачной клятвы заговорщиков посадил в центр сцены невинного младенца на деревянной лошадке, а сцену бала открыл извержением разноцветных мячиков. Жалко, что не воздушных шариков — мячики уж очень громко стучали по полу.
В целом же постановка мало согласуется с декорациями, в которых разворачивается действие. Эцио Фриджерио (Ezio Frigerio) создал изысканно стилизованный интерьер с призраками барочной архитектуры и старинных кораблей. Вердиевская Америка у него располагается на воображаемой границе Италии и Голландии. Кирпич и гранит, остовы кораблей и низкий туманный морской горизонт: вдруг откуда ни возьмись стараниями итальянского дизайнера на сцене Мариинки проступает Петербург.
КИРА Ъ-ВЕРНИКОВА, Санкт-Петербург