В конце 2014 года Дельфин (Андрей Лысиков) выпустил восьмой студийный альбом «Андрей» и первую книгу стихов, а на февраль запланированы его концертные презентации — 15 февраля в Санкт-Петербурге (ДК Ленсовета) и 28 февраля в Москве (Crocus City Hall). БОРИС БАРАБАНОВ расспросил музыканта о том, как новые произведения будут выглядеть на концертах, а также о возрасте, стереотипах и музыкальных видео.
Фото: dolphinmusic.ru
— В последние лет десять рабочая формула вашего концерта — человек, поющий стоя за барабанами, гитарист и видеоряды. Учитывая такой сильный акцент на мелодекламацию в альбоме «Андрей», в шоу что-то изменилось?
— Да, многое в живых выступлениях пришлось пересмотреть. Последнее время мы играем с барабанщиком. Мы об этом давно мечтали. А я помимо вокальных партий взял на себя еще и игру на разнообразных клавишных инструментах.
— На гигантской сцене «Крокуса» легко потеряться. Вы играли там раньше?
— Нет. Я даже ни разу не был там как зритель. Вы знаете, возможно, в нашем случае этот объем пойдет на пользу. Если учесть специфику нового материала, большое пространство может помочь подчеркнуть беззащитность лирического героя. Многое, конечно, решит постановка светового шоу. В «Крокусе» можно реализовать многие идеи, которые у нас накопились.
— На этой площадке вообще много событий происходит, самых разных. Вы принципиально не ходите на чужие концерты?
— Не очень комфортно там себя чувствую. Но делаю исключения.
— Чье-то выступление вызвало желание сделать так же или лучше?
— Несколько лет назад в «Б2» играли Mercury Rev. В тот период наш звукоинженер категорически не хотел там работать, и мы отказывались там выступать именно по техническим соображениям. Я был удивлен тем, как даже на таком барахле люди смогли профессионально отстроить звук и дать достойный концерт. Это был хороший пример для меня. При желании можно выжимать из всего.
— Не было желания ввести в свой коллектив зарубежных специалистов? Так сейчас многие из ваших коллег поступают, например «Мумий Тролль» или Земфира.
— Я не подхожу к своему творчеству как к производственному процессу. У нас тоже, конечно, производство. Но я предпочитаю, чтобы специалисты появлялись сами. Очень хороший пример — книга, которая вышла параллельно с альбомом «Андрей». Мы искали иллюстративный ряд для текстов и оформления альбома и наткнулись в интернете на фотографии стрит-арта. Это были работы испанского художника Пабло Эрреро. Они выглядели так, словно были сделаны специально для нас, как по заказу. Он прислал нам 15 или 17 эскизов, и мы отобрали то, что нужно.
— В видеороликах, сопровождавших выход альбома «Андрей», ваши стихи читали Петр Федоров, Ирина Хакамада, Артемий Троицкий, Кирилл Серебренников… Как это сложилось? Вряд ли вы лично им звонили…
— В команде режиссера Павла Руминова, с которым мы делали последние видео, нашлась очень хорошая девушка Мила, которая аккуратно и корректно всех обзвонила с предложением прочитать стихи. Кто-то сразу отказывался. Кто-то читал предложенный текст и потом отказывался. Кто-то сразу соглашался. Конечно, с моей стороны это была наглость. Так что, когда люди соглашались, это было вдвойне приятно.
— Вы ведь редко отпускаете свои тексты слишком далеко от себя, своей персоны.
— Это так. И эти ролики как раз показали, что в исполнении других людей в стихах меняются нюансы, смещаются акценты. Люди увидели в них что-то свое и прочитали по-своему. Что-то мне категорически не понравилось. Но это они так видят. Мне легче написать нечто новое для конкретного человека или конкретной ситуации, чем отдавать готовое. Бывает, что соглашаешься на что-то, на первый взгляд, не очень сложное и нетяжелое по затратам труда и по ходу работы понимаешь, что приходится себя ломать, потому что это совсем чужое. Спускаться с Эвереста в базовый лагерь.
— Я так понимаю, к вам часто идут за воспроизведением стереотипов о Дельфине, сложившихся 15 или 20 лет назад. Для простоты можно обозначить их словом «рэпер».
— Типа того, да. Меня это не гложет, я это давно отпустил. От этого никуда не денешься. Наоборот, когда люди формулируют свои задачи именно в категориях 20-летней давности, с ними проще работать: сразу понимаешь, с кем имеешь дело. Можно просто отказаться. Но иногда бывает забавно достать старенький Kurzweil и накидать что-нибудь «в стиле 90-х». Слава богу, есть много людей, которым нравится то, что мы делаем сейчас.
— Возможно, я ошибаюсь, но вы не особо стараетесь рекрутировать новых поклонников или вернуть тех, кто остановился на песне «Я буду жить», вам достаточно тех, кто предан и следит за каждым вашим шагом.
— Если кто-то остановился на песне «Я буду жить», это очень хорошо, но я думаю, что эти люди вообще уже музыку не слушают. Ролики с чтением стихов среди прочего и попытка обратиться к аудитории этих персонажей, которая, может быть, за нами не особенно-то и следит. У меня всегда было такое ощущение, что все наши интервью, комментарии, вся наша активность вокруг песен, доходит не до тех людей, которым адресованы, собственно, сами песни. Условно говоря, я пишу музыку для своих друзей, но никто из друзей не слушает то, что я делаю. А слушают совершенно другие люди.
— Мне знакомо это отношение к музыкантам: мы его уважаем, но нам он уже все давно сказал. Это возрастное, нет?
— Возраст вообще удивительная вещь. Журнал Esquire несколько раз пытался получить от меня «правила жизни». В итоге пару лет назад я написал им эти правила. Журнал отказался их печатать. Неважно, по каким причинам, речь не об этом. Ничего радикального там не было, во всяком случае по сравнению с Элтоном Джоном, который там у них смотрит с самолета на верхушки Альп и вспоминает горы кокаина, которые он вынюхал. Сейчас ситуация поменялась, они попросили разрешения все же напечатать материал. Я говорю: «Пришлите посмотреть, что я вам тогда написал». Я посмотрел и понял, что я бы тоже не напечатал. Так что большое спасибо редактору, который это дело завернул. Тогда мне казалось, что получилось очень круто, а сейчас я на те же вещи смотрю совершенно по-другому.
— Вы становитесь консервативнее?
— Я замечаю за собой моменты, в которых я начинаю повторяться. В творчестве, в жизни, в мелочах. И пытаюсь быть более гибким.
— Еще несколько лет назад в интервью вы представали крайне рассерженным персонажем.
— В окружающем мире меня многое бесит, но в настоящее время я не могу себе позволить высказываться на этот счет. Это была бы еще одна капля в кипящий котел. Остановить все это невозможно, если просто не заткнуться. Очень много горлопанов, которые будут продолжать кричать и без моего участия. А любое мое слово все равно будет интерпретировано одними за, другими против. У людей, связанных с творчеством, проблем с трибуной я вообще не вижу. У вас есть ваше искусство, вы художник. Высказывайтесь в этом. Это ваша правда. Необязательно сопровождать это выступлениями на митингах. Но, может быть, кому-то сейчас проще пойти на митинг, чем песню написать.
— Я впервые услышал альбом «Андрей» за несколько недель до релиза и подумал: ну невозможно быть настолько депрессивным все время. Но реальность догнала искусство. И при этом самая мрачная и реалистичная песня «Душа» осталась за бортом альбома.
— У этой песни нет никакой политической окраски. Это песня о людях, которые что-то делают в жизни, для которых важен не конечный результат, не признание кем-либо, а сам процесс, победа над самим собой.
— Клип на песню «Надя» с Викторией Исаковой — одна из лучших музыкальных видеоработ в России за много лет. Там все придумал Павел Руминов?
— Павел придумал прием с караоке — отличное решение, я считаю. А у меня в воображении одновременно с песней появилась какая-то девушка, глазами которой мы видим историю. Павел развил эту тему. Но вообще, «Надя» в итоге не совсем то, что я себе представлял. Так же, как сам альбом «Андрей»: это не совсем музыка и не совсем литература, видеоролики, которые обслуживают песни, должны быть не совсем видеоклипами. В идеале это должны быть как бы трейлеры к несуществующим фильмам. Должно возникать желание посмотреть это кино целиком. Песня и есть это кино.
— В свое время у вас было правило: не выходить на бис...
— ...И мы остаемся ему верны. Это очень удобно. Так или иначе наш концерт — это спектакль. Мы в нем не такие, как в жизни. Мы показываем себя немного с другой стороны. Это действие, которое мы совершаем, должно иметь строго определенное начало и конец. Нельзя, показав в кинотеатре титры и включив свет, запустить еще вторую серию, пусть и короткую.