С момента появления советских усиленных пенсий возникло огромное количество желающих получать это особое поощрение, назначаемое партией и правительством. Правда, далеко не у всех находились требовавшиеся в соответствии с постановлениями Совнаркома заслуги. И потому многие из тех, кто когда-либо был знаком со Сталиным, пытались с его помощью добиться персональных пенсий. В поддержку других выступали высокопоставленные товарищи. А самые самонадеянные, чтобы добиться заветных повышенных выплат, пытались шантажировать советских руководителей.
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Архив "Огонек" / Архив
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
"Я отстал от партии"
Как показал опыт первых послереволюционных лет, существовавшая веками традиция обращаться со своими просьбами к первому лицу государства, несмотря на все радикальные перемены жизни, никуда не исчезла. В особенности в части, всегда бывшей прерогативой монарха,— в назначении особых и повышенных пенсий.
К примеру, в 1925 году в ЦК к И. В. Сталину и во Всероссийский центральный исполнительный комитет к его председателю М. И. Калинину обратился житель Кутаисской губернии Давид Виссарионович Чарквиани. Сталина он просил подтвердить, что они совместно участвовали в борьбе с царизмом. А для Калинина, которого просил о назначении пенсии, он описал все свои революционные заслуги:
"На прошении моем в поданной мной ВЦИК (здесь и далее сохранена орфография и пунктуация автора.— "История") о назначении мне пенсии как старейшему борцу с 1900 г. до настоящего времени со стажем 23-24 лет старых революционеров (большевиков) что подтверждал тов. Сталин при котором я был передовым рабочим с 1900 года среди батумских заводских рабочих — я под руководством тов. Сталина работал в революционных кружках и подготовили 1902 г. 9-го марта грандиозные забастовки и грандиозное столкновение 20 000 армии батумских рабочих с самодержавными правительственными войсками что наверное и Вам известно. Боевое крещение мое в истории Великой Революции отмечается высылкою на семь лет в 1903 г., частичными арестами, принятием участия во взрыве бомбами бакинского губернатора кн. Накашидзе в 1905 г. в укрывательстве в г. Баку двух инициаторов восставших Кронштадтских матросов военного парохода "Потемкин", в устройстве бакинской железнодорожной забастовки в 1906 г. в день 1-го Мая прекращением водоснабжения и призыва рабочих к забастовке, затем арест и обратное водворение мое в 1910 г. в глухих окраинах Кавказа, где я работал среди крестьян на почве большевизма по наставлению и учению тов. Сталина — до 1918 года, сопряженное с неоднократными арестами моими. В 1918 году я был смертельно ранен авантюристами меньшевиками французскою винтовкою в грудной полости на политической почве в то время, когда я крестьян и призываемых солдат агитировал встать под знаменам Великой Российской Социалистической Партии (большев.)... Вследствие пулевой раны я получил повреждение легких, повреждение зрения, слуха и всего организма при отсутствия медикаментов, пищи, питья, носильного платья и т. д., благодаря чего я отстал от партии и от дел".
Чарквиани жаловался, что в Закавказской Советской Социалистической Федеративной Республике, в которую тогда входила Грузия, ему, заслуженному революционеру, не дают полагающейся повышенной пенсии. Говорят, что его фамилия есть в списке тех, кому положены особые выплаты, но в документе размер пенсии не проставлен. И просил исправить несправедливость, решив вопрос во ВЦИКе.
Сталин мог отправить письмо в Наркомсобес РСФСР или ЗСФСР со своей резолюцией, и вопрос был бы решен. Но прошение Чарквиани было отправлено в архив.
"Изложенное обстоятельство припомнить"
В случаях, когда Сталин действительно помнил и, возможно, ценил просителя в прошлом, его реакция была совершенно иной. В 1945 году он получил письмо от старого большевика Б. Н. Шашкова, который писал:
"Администрация ЗИС и Наркомат среднего машиностроения в 1944 году возбудили ходатайство о назначении мне персональной пенсии за революционную деятельность.
С момента знакомства в 1900 г. с тов. Лениным и по его поручению я вел подпольную революционную работу среди крестьян Самарской губернии и железнодорожных рабочих Самаро-Златоустской ж. д. В 1905 и 1906 г.г. по поручению тов. Ленина мы стали выбирать свою крестьянскую власть и отбирать у помещиков землю и имущество, пошли против царского правительства. При подавлении крестьян царскими войсками мне пришлось скрыться. Я уехал в Польшу, работал там в городах Плоцке, Новогеоргиевской крепости Варшавского гарнизона и в Варшаве, вел среди солдат подпольную революционную работу, за что был арестован и выслан в город Нижнеудинск Иркутской губернии. После этого был мобилизован и направлен в лейб-гвардии егерский полк в город Петроград. В Февральскую революцию в 1917 году активно, с оружием в руках, участвовал в свержении самодержавного царского правительства. После свержения царского правительства я был избран в члены Петроградского Совета. Возвратившимся из-за границы тов. Лениным В. И. я был выдвинут в члены ВЦИК от большевиков... В Октябрьскую революцию также с оружием в руках выступал по свержению временного правительства. Затем работал особо уполномоченным тов. Ленина, выполняя поручения в Туркестане, где был ранен. Выполнять задания тов. Ленина дальше мне было нельзя, я сильно заболел.
Работа моя как члена Петроградского Совета и члена ВЦИК по выдвижению тов. Ленина может быть Вам известна.
Отдел персональных пенсий НКСобеса РСФСР 22.XII.44 г. за N7ш требует представить документы, подтверждающие мою революционную деятельность, без которых рассмотрение вопроса о назначении мне персональной пенсии задерживается. Это требование вынуждает меня обратиться к Вам с великой просьбой и просить подтвердить о том, что Вам известно о моей революционной работе, т. к. в данное время нет тов. Ленина, который мог бы это все сделать.
Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь мне в этом. Я стал очень стар, не стало у меня сил для работы. У меня два сына защищали родину, теперь у меня их нет".
Руководство завода имени Сталина, где работал Шашков, и Наркомсредмаша пытались получить для него пенсию республиканского значения. А на заявлении появилась резолюция "т. Чадаеву. СНК". Это значило, что управляющий делами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаев должен был решить вопрос у себя, в комиссии по назначению персональных пенсий союзного значения.
Судя по резолюции на письме, получила помощь и жительница Котласа С. И. Терехова, которая знала Сталина во время его пребывания в ссылке в Сольвычегодске. В 1951 году она писала:
"Дорогой Иосиф Виссарионович!
Памятные дни 1912 года, когда отец мой — которого Вы звали "дедушко" — Ядрихинский Иван Николаевич, помогал Вам на своей лошади бежать из Сольвычегодска до Котласа, обеспечив посадку в поезд для дальнейшего следования, породили во мне смелость обратиться к Вам с настоящим письмом.
Никого из свидетелей, могущих подтвердить изложенное выше обстоятельство, в живых не осталось, в силу чего я не могу обратиться по соответствующим инстанциям с обращением об оказании мне систематической помощи до конца моей жизни (мне 70 лет) посредством назначения мне увеличенной пенсии, которую я получаю лишь в 200 рублей.
Оплата стоимости квартиры, дрова и другие расходы (освещение, радио) поглощают половину получаемой пенсии, и мне на сутки приходится иногда питаться одним хлебом.
Поскольку семья покойного отца, в том числе и я, не были в стороне от Вашего побега в 1912 году, я осмеливаюсь убедительно Вас просить изложенное обстоятельство припомнить и, подтвердив его, дать указание — если к этому есть возможность — увеличить мне пенсию, обеспечивающую прожиточный минимум.
Если же персональную пенсию назначить не представится возможным, то нельзя ли изыскать другой вид помощи, но по возможности систематической.
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Только крайняя нужда побудила меня обратиться к Вам с настоящим письмом, которое, убедительно прошу, не сочтите вымогательством.
Глубоко любящая Вас и желающая Вам долгой жизни".
"Свол."
Случалась реакция и совершенно другого рода. Бывший учитель Сталина в Горийском духовном училище С. В. Малиновский в 1949 году попросил своего самого знаменитого ученика о персональной пенсии:
"Дорогой Иосиф Виссарионович!
Простите мое обращение к Вам, которое я делаю по священной для меня памяти о моих встречах с Вами в Горийском Духовном Училище, где Вы в то время (1893-1896 г.) учились, а я работал преподавателем.
Ваши выдающиеся способности и светлый ум, обращавшие на себя внимание еще в те далекие годы, вознесли Вас на недосягаемую высоту на благо и счастье нашей Родины и всего трудового человечества. На старости лет я горжусь тем, что и мой скромный труд участвовал в Вашем образовании, дорогой Иосиф Виссарионович, и я верю, что Вы не откажетесь прочесть эти строки. Мне сейчас 79 лет. Я имею 54 года трудового стажа, начиная с памятного для меня времени работы в Горийском Духовном Училище и кончая 31 годом службы Советской Родине. Тяжелая болезнь лишила меня возможности работать, и я нахожусь в крайне тяжелом материальном положении.
Я прошу Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, о назначении мне маленькой персональной пенсии, чтобы на склоне моих дней иметь самое необходимое и умереть в счастливом сознании того, что мой Великий Ученик не оставил меня в нужде.
От всего сердца желаю Вам долгих лет здоровья и плодотворной деятельности".
Сталин отметил на полях место, где говорилось про выдающийся ум, и написал на письме только одно — "Свол.".
Бывало и так, что те, кто имел полное право на персональную пенсию, получали ее в таком мизерном размере, что жили значительно хуже тех, кто не имел права на подобную привилегию. Вряд ли кто-нибудь сомневался в том, что рабочий Н. А. Емельянов и его жена, летом 1917 года прятавшие в своем сарае, а затем в шалаше в Разливе спасавшихся от ареста Ленина и Г. Е. Зиновьева, действительно заслужили персональную пенсию. Тем более что Емельянов в октябре 1917 года участвовал в штурме Зимнего дворца.
Но по какой-то причине Сталин относился к Емельянову не многим лучше, чем к своему бывшему учителю. В 1932 году пенсию Емельяновым назначили. Но затем их сослали, и выплаты прекратили. О возвращении им пенсии в 1938 году просила вдова Ленина Н. К. Крупская:
"Дорогой Иосиф Виссарионович.
Вы знаете, конечно, Николая Александровича Емельянова, у которого Ильич скрывался в 1917 г. Ильич очень любил Николая Александровича Емельянова и жену его Надежду Кондратьевну, мне велел заботиться о них. Я их хорошо знаю, оба честнейшие, преданные партии люди. В связи с арестом старших сыновей был выслан и старик Емельянов, живет с женой в Сарапуле. Он все время получал пенсию 400 рублей, старик больной, зарабатывать не может.
Вдруг в этом году пенсию от него отняли да еще заявили, что будут взыскивать с них за прежние годы. Отняли пенсионную книжку, и старики мучаются.
Я говорила с Николаем Ивановичем Ежовым, он сказал мне, что он не возражает, пусть получают пенсию, сказал сразу, без всяких колебаний. Но пенсию не выдают.
Большая просьба дать указание. Что же старикам нищенствовать-то, не заслуживают они этого. Я не хотела беспокоить Вас, да Ильич очень их любил, да и партийцы они хорошие".
Но злоключения Емельяновых на этом не кончились. К концу 1940-х годов из-за роста цен их пенсия стала совершенно мизерной. Пока были силы, старики пытались подрабатывать как могли, но в 1950 году были вынуждены обратиться к Сталину:
"Обращаются к Вам персональные пенсионеры — Емельянов Николай Александрович, 79 лет, и Емельянова Надежда Кондратьевна, 72 лет. Вы хорошо помните нас по революционной работе, а именно в 1917 году в июльские дни по Вашему поручению мы спасали жизнь В. И. Ленина от озверевшей буржуазии (на ст. Разлив под Ленинградом). В. И. Ленин прожил у нас 2 месяца, Вы тоже, Иосиф Виссарионович, два раза приезжали в Разлив, один раз в "сарай", а второй в шалаш за озеро Разлив. Время в то время было напряженное, всюду ходили ищейки, моей семье грозила опасность, почти ежедневно приходили к нам с обыском, но тайна была сохранена. В. И. Ленин был спасен. В. И. Ленин нас очень ценил, в то время мы здорово поработали. Подробностей о нашей работе я описывать не буду.
Хочу, Иосиф Виссарионович, просить Вас помочь нам, старикам, материально, а именно прибавить нам пенсию.
Последнее время я работал экскурсоводом в музее "Сарай" В. И. Ленина при Ленинградском филиале, имел оклад 750 руб., но здоровье мое подорвалось. Во время служебных обязанностей я упал без сознания и сразу был доставлен на скорой помощи в спецбольницу г. Ленинграда, где пролежал 10 месяцев, сейчас выписался, но нахожусь на постельном режиме под наблюдением врачей. Сердце отказывается работать — болезнь моя неизлечима и очень серьезна.
На работе я пользовался большим авторитетом, меня с большим удовольствием слушали посетители, я весь отдавался работе — любил свое дело, рассказывал с душой, вспоминая дорогого В. И. Ленина в дни нахождения его в подполье. Я проводил по 13 экскурсий в день, а каждую беседу вел по 2 часа. О моей работе имеются хорошие отзывы.
Теперь я работать не в состоянии, получаю пенсию 300 руб., которая назначена мне в 1932 году, жена получает 250 рублей.
Нам приходится нанимать людей, чтобы принести воды, дров, убраться в доме и т. д., а для существования остаются гроши.
Мы подавали в октябре месяце заявления в Министерство РСФСР об увеличении нам пенсии, но нам отказали".
Никакой реакции не последовало. А реальные перемены к лучшему в жизни стариков начались только после смерти Сталина.
"Она скоро к этому приступит"
Бывало и так, что соискатели персональных пенсий решали не ждать милости от советских руководителей и пытались получить деньги путем нажима на них. В ноябре 1926 года ушел из жизни старый революционер, полномочный представитель СССР в Великобритании, а в недавнем прошлом нарком внешней торговли РСФСР, а затем СССР Л. Б. Красин. Его заслуги перед революцией и страной никто под сомнение не ставил. И потому его жене полагалась усиленная пенсия. Проблема, правда, заключалась в том, что она не захотела возвращаться в СССР, а присланный ею счет за лечение, а затем кремацию мужа вызвал у Сталина прилив ярости. Но все же выплаты пенсии продолжались до сентября 1927 года, а затем без объяснения причин прекратились. И 4 октября 1927 года нарком иностранных дел СССР Г. В. Чичерин сообщал Сталину:
"С сентября прекращена выплата пенсии Л. В. Красиной. Она в свое время грозила в этой связи опубликованием неприятных для нас документов и фактов. По сведению т. Трилиссера (заместитель председателя ОГПУ.— "История"), она скоро к этому приступит. Т. Трилиссер имеет основания полагать, что если мы создадим ей в Москве грансеньорские условия жизни, с особняком, большим жалованием, патронатом каких-нибудь культурных учреждений, то она вернется".
Было очевидно, что имеющиеся в распоряжении Красиной документы могут нанести немалый ущерб. Чего стоили хотя бы письма Красина, которые он писал семье после того, как отправился в советскую Россию. Картина жизни, описанная им, резко отличалась от того, о чем писали тогда и позднее. 5 августа 1918 года он сообщал о жизни в Москве и особых условиях жизни пролетарских вождей:
"...впечатление у меня благоприятное. Город выглядит даже хорошо, и с едой трудно, но люди как-то кормятся, что же касается лично меня, то, благодаря особым условиям, я имел возможность обедать по два раза в день в разных столовых с простой, но домашней едой, не говоря уже о "Праге", где за 50 руб. можно есть, как и за сто марок не поешь в Берлине".
В том же письме он давал нелестные характеристики членам ленинского правительства:
"Чичерин соперничал в глупости своей политики с глупостями Троцкого, который сперва разогнал, расстроил и оттолкнул от себя офицерство, а затем задумал вести на внутреннем фронте войну. Так как из его генштаба, вероятно, три четверти — предатели, то никто не может предвидеть, чем все это кончится".
Однако в итоге Сталин и Политбюро решили, что не стоит поддаваться шантажу, которому не будет конца, и что никаких переговоров с Красиной вести не следует.
Вряд ли стоило удивляться. Ведь особая пенсия в советские времена, как и в царские, была наградой, и только верховная власть решала, кому ее давать.