По просьбе редакции историк Леонид Максименков изучал один из самых сложных и важных этапов в жизни страны и журнала: окончание сталинского правления, оттепель
Фото: Д. Бальтерманц / фотоархив "Огонек"
Фото: фотоархив "Огонек"
До развала Советского Союза "Огонек" оставался единственным еженедельным массовым иллюстрированным общенациональным журналом. Так случилось еще в 1930-е годы, когда в стране была установлена строгая система иерархий и единоначалия. В каждой области полагалось иметь главное и главных, а нередко и единственных — "Огонек" был в их числе.
После Победы в великой войне "Огонек" засиял еще ярче. В цвете. 28 октября 1945 года Оргбюро ЦК ВКП(б) обсудило насущные задачи журнала. Тогда это называлось с "учетом обмена мнениями". На большевистском языке это значило другое, а именно: соратники единогласно конкретизировали мнение Сталина.
В перечне принятых неотложных дел значилось: "<...> 6. Установить, что журнал "Огонек" должен быть красочным, богато иллюстрированным журналом, печатать многоцветные репродукции с картин и рисунки в красках.
Обязать редакцию журнала "Огонек" выпускать журнал в 4-6-красочной обложке с двумя цветными 4-полосными вкладками.
<...> 8. Разрешить редакции журнала "Огонек" увеличить штат постоянных сотрудников до 60 человек".
По сути дела, речь шла о радикальной перестройке работы журнала. Не обошлось без решения главного вопроса российской истории — кадрового. Товарищ Добрынин М.К. был освобожден от работы ответственного редактора. Вместо него утвержден поэт Алексей Сурков, а Виктор Климашин назначен его заместителем по художественно-иллюстративной части.
Почему решение о московском журнале (за один год до пресловутых ждановских решений по ленинградским "Звезде" и "Ленинграду") было принято так быстро после окончания войны? Шло спешное распределение немецких трофеев по министерствам и ведомствам, художественным галереям и библиотекам.
"Красочность" и "богатую иллюстративность" должны были обеспечить уникальные технологии и оборудование из типографий поверженной гитлеровской Германии. Получалось, что народ-победитель стал видеть жизнь своей страны в красках и на полиграфическом оборудовании поверженного противника. Таковы парадоксы истории.
Годы спустя в книге мемуаров "Двадцать писем к другу" Светлана Аллилуева напишет, что на Ближней (Кунцевской) даче отца она повсюду видела развешанными цветные иллюстрации.
Светлана Иосифовна вспоминала: "Когда я была у него здесь последний раз, за два месяца до болезни и смерти, я была неприятно поражена: на стенах комнат и зала были развешаны увеличенные фотографии детей — кажется, из журналов: мальчик на лыжах, девочка поит козленка из рожка молоком, дети под вишней, еще что-то... В большом зале появилась целая галерея рисунков (репродукций, не подлинников) художника Яр-Кравченко, изображавших советских писателей: тут были Горький, Шолохов, не помню, кто еще".
Нетрудно в этом описании идентифицировать огоньковские цветные иллюстрации. В свидетельстве дочери вождя важна и датировка. "За два месяца до болезни и смерти" — это конец декабря 1952 — начало января 1953 года.
Сталин внимательно рассматривал, вырезал и развешивал по стенам своего наземного бункера огоньковские иллюстрации. Но для редакции это "высокое внимание" означало только одно: проработки и выговоры за любой допущенный просчет. В 1953 году по поручению нового секретаря ЦК по идеологии и куратора идеологического обеспечения "дела врачей" Николая Михайлова начали готовить очередное развернутое постановление по журналу. Разумеется, с оргвыводами для его руководства.
А сыр-бор произошел из-за обложки июньского, 23-го номера журнала за 1952 год, посвященного открытию последнего чуда сталинского плана преобразования природы — канала Волга — Дон. Воспринял ли вождь шлюзы как ворота в ад или в рай, а воду канала как реку Лета в подземном царстве Аида, неясно. Но Сталин в обложке заподозрил некий намек на скорую кончину и обиделся.
Стоит отметить, что в последние годы он находил опасные намеки во всем. Характерный эпизод: накануне XIX съезда ВКП(б), на котором из названия партии будет убрано слово "большевиков", Сергей Михалков и композитор Вано Мурадели представили на высочайшее утверждение заведующему Особым сектором ЦК (канцелярии Сталина) Поскребышеву текст гимна "Партия — наш рулевой". Гимн понравился, но внимание генералиссимуса привлекает одна строка: "заветам Ленина и Сталина верны". Какие же заветы у живого вождя? Это было недопустимо и заменено на: "делу Ленина и Сталина верны". Михалков и Мурадели избежали опалы чудом.
"Огоньку" повезло меньше: за обложку июньского номера достанется главному художнику журнала Виктору Климашину. Фронтовик, автор знаменитого плаката "Отстоим Москву!", он во время скандала был в Индии, куда его в шестимесячную командировку послало политбюро "для зарисовок". Но это не выручило: от вызовов "на ковер" и проработок он не оправится, тяжело заболеет. Умрет рано, не дожив до пенсии. А после "инцидента с обложкой" под тотальный пресс угодила уже вся редакция — у инстанции "возникли вопросы" и к содержанию, и к авторам: в материалах к очередному регулярному совещанию главных редакторов газет и журналов на Старой площади начали шлифовать списки неблагонадежных. Был ли шанс оказаться в них у Суркова, остается только гадать.
Смерть вождя угрозу отвела. Более того, Сурков даже пошел на повышение. Генеральный секретарь Союза советских писателей СССР Александр Фадеев покончил с собой на переделкинской даче, и Сурков стал исполняющим обязанности руководителя писательского хозяйства. Был утвержден и на посту первого секретаря правления, но потом снят — как не справившийся с "Доктором Живаго".
А вместо Суркова на капитанский мостик "Огонька" заступил Анатолий Софронов. Еще один представитель военного поколения, автор знаковой партизанской песни Великой Отечественной "Шумел сурово брянский лес" и многих подобострастных пьес, не сходивших со сцен страны. Анатолий Владимирович будет возглавлять "Огонек" все хрущевское десятилетие плюс два десятилетия брежневского застоя. Его проводят на пенсию лишь в перестройку. В советской журналистике такое долголетие на посту главреда главного журнала страны (при пяти генсеках и шести премьер-министрах) — случай беспрецедентный.
Понятно, что все имеет цену, и этот рекорд "выживаемости" был обеспечен абсолютной лояльностью и редактора, и издания власти. Образцовая сервильность, впрочем, приносила журналу и несомненные плюсы: в век, когда не существовало ни компьютерной графики, ни фотошопов, у "Огонька" была своя уникальная фотолаборатория, фототека, библиотека, досье, архив. Ни один еженедельник не поднял тиража за хрущевское десятилетие в четыре раза — "Огонек" сумел (в номере, подписанном в печать 16 октября 1964-го, был проставлен тираж в 1 миллион 905 тысяч 500 экземпляров). И только у "Огонька" были книжные приложения — невиданное для Страны Советов дело.
Вместе с подпиской на журнал оформлялась и подписка на собрания сочинений классиков. В условиях хлебного голода и нормированной книжной индустрии (помните, у Осипа Мандельштама: "...пайковые книги читаю, пеньковые речи ловлю"?) только "Огонек" позволял своим подписчикам собирать недорогие книжные коллекции.
В 1946-1953 годах "Огонек" издал собрания сочинений Толстого, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Помяловского, Максима Горького. Собрания Тургенева, Гончарова и Короленко были изданы в СССР впервые именно в приложении к журналу.
В оттепель "Огонек" открыл иные имена, в сталинские годы немыслимые не только в формате многотомных собраний, но даже в положительном упоминании.
21 мая 1954 года главный редактор Софронов пишет секретарю ЦК Петру Поспелову (будущему автору секретного доклада Хрущева): "Редакция намечает дать подписчикам журнала "Огонек" в будущем году сочинения Н. Лескова — в трех томах, А. Куприна — в трех томах, Г. Успенского или Ф. Достоевского в шести томах (произведения Достоевского — "Униженные и оскорбленные", "Подросток", "Преступление и наказание" и др. давно не издавались").
Сказать: "Давно не переиздавались" значит не сказать ничего. Лесков при Сталине считался мистиком. Куприн — аморальным. "Огонек" первым после тридцатилетнего негласного запрета предлагает издать собрание Достоевского, того самого, которого Владимир Ильич назвал "архискверным", и даже Иосиф Виссарионович не счел нужным скорректировать этот приговор первого вождя Октября. А Анатолий Владимирович Софронов счел. Впрочем, и в 1954 году издать Достоевского ЦК не разрешает. Рано.
Зато через несколько лет "Огонек" издаст Ги де Мопассана в 12 томах — почти порнографию в глазах тогдашних партийных пуритан. Ведь лишь за несколько лет до этого советские мальчики с девочками учились в разных школах, а тут "Пышка" тиражом под полмиллиона экземпляров!
На 1961 год Софронов предложит издать собрание сочинений Ильфа и Петрова в 5 томах под редакцией В.П. Катаева. Инстанция эту инициативу не одобрит ("Полагаем целесообразным воздержаться от издания собрания сочинений И. Ильфа и Е. Петрова в приложении к "Огоньку""). Ильфа и Петрова тогда заменили на... Сервантеса (в 5 томах)...
подписи
В этой обложке Сталин усмотрел намек на свою скорую кончину
Цветным "Огонек" стал при редакторе Алексее Суркове
Анатолий Софронов возглавлял журнал 33 года