руководитель группы фондового рынка Иван Кузнецов
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ / купить фото
Тема санкций в истории экономических взаимоотношений России и Западной Европы появляется несколько раньше, чем собственно Россия. Первое эмбарго на торговлю с Русью (Новгород Великий) Швеция наложила на Ганзейский союз в 1349 году. Поставки сырья двойного назначения — цветных металлов — а также стратегически важной соли, да и просто оружия из Ревеля и Любека вели к укреплению позиций Новгорода, совершенно ненужному Швеции в тот исторический момент. А спустя несколько десятилетий задушить молодую новгородскую демократию в кольце экономической блокады вознамерился Ливонский орден — тоже руками Ганзейского союза.
Впрочем, когда санкции невыгодны купечеству, оно проявляет недюжинную изобретательность. В конце XIV века, как пишет историк Анна Хорошкевич, ратман Ревеля — некий Герд Витте — спокойно возил в Новгород оружие в бочках из-под сельди. А шведскому королю Магнусу оставалось только упрекать ганзейцев в недружественных действиях, список которых составился из перечня товаров, упорно экспортируемых в Новгород, невзирая ни на какие угрозы и посулы.
Северонемецкие купцы отнюдь не были культуртрегерами, несущими свет финансовой грамотности в землю Русскую. Ганзейцы разумно использовали Новгород как источник сырья, следя за тем, чтобы он не слишком развивался под западным влиянием. Например, экспорт пушнины измерялся сотнями тысяч шкур в год, но с 1346 года покупать у русских меховые изделия было запрещено.
А самое главное — устав немецкого двора в Новгороде, который регламентировал для ганзейцев правила экспортно-импортных операций на местном рынке, строжайше запрещал торговать в кредит.
Дело не в том, что ганзейцы боялись обмана со стороны непредсказуемых новгородцев. Во-первых, риск-менеджмент был на высоте. Стоило кому-то обидеть ганзейских купцов в Новгороде, как новгородские активы морозились в нарвских погребах лет на семь. Иногда вместе с бенефициарами. Во-вторых, запрет работал в обе стороны — то есть ганзейский купец получал пожизненный запрет на профессию не только за отпуск свинца и олова в кредит, но и за прием воска и соболей с отсрочкой платежа. И этот запрет, в отличие от тупых ливонских ограничений, и был настоящей санкцией — действенной настолько, насколько может быть таковой экономическая мера, придуманная коммерсантами.
Потому что торговля с использованием кредита — это новый уровень товарно-денежных отношений. Сегодня новгородец принимает от какого-нибудь Витте долговую расписку, а завтра он уже такими расписками торгует, а послезавтра у них вексельный рынок, бумажные деньги, биржа, депозитарии... Учитывая предприимчивость древних новгородцев, благодаря которой даже берестяных ошметков их торговой переписки хватило на несколько поколений филологов, можно сказать, что немцы трезво оценили опасность. Поднаторевшие в торговых войнах с венецианцами, они понимали, что возможность свободно оперировать заемным капиталом — это такое оружие, на которое никаких бочек из-под селедки не хватит. А если этого оружия нет, остальное вторично. Можно и меди завезти, и олова, и свинца — зря шведский король переживал: в ближайшие три века Полтавы не будет.