В конце октября Брижит Лефевр, 19 лет возглавлявшая балет Парижской оперы, передала руководство труппой Бенжамену Мильпье — хореографу с американским прошлым и большими планами на французское будущее
Фото: Mathe / Opera national de Paris
Ваш прощальный вечер 4 октября в Opera Garnier. Финальные аплодисменты, на сцене — труппа в полном составе, вся ваша команда. Среди гостей — политики, меценаты, директора и режиссеры мировых театров, хореографы, с которыми вы работали,— от Уильяма Форсайта до Каролин Карлсон. Что вы чувствовали в тот момент?
Парижская опера — великий французский дом, и это большое счастье и честь быть его частью. Этим гала мне хотелось показать высокий уровень труппы. Я чувствовала, что долг выполнен, работа сделана, пусть многие ее и критикуют. В этот вечер, впервые за долгие годы, я не сдерживала эмоции, не осторожничала, позволила себе быть сентиментальной. Хотелось обнять каждого. Подходила к артистам, к ученикам школы, даже техперсонал вышел на сцену.
И ваш преемник — Бенжамен Мильпье, которого вы так по-матерински потрепали по голове.
Это был непроизвольный жест. Надеюсь, он его не обидел. В конце концов, ему 37, а мне почти 70! (День рождения Брижит Лефевр — 15 ноября.— Weekend.)
Однажды вы уже уходили из Парижской оперы, но потом вернулись. На этот раз вы навсегда расстались с театром?
Да, этот этап пройден.
Никаких сожалений?
Никаких. Цикл закончился, тут не о чем жалеть. Первый раз я ушла из Оперы в 1972 году, чтобы создать свою труппу Theatre du silence. Она просуществовала до 1985 года. Следующий этап — министерство культуры, где мне предложили курировать танец. Опрометчивое решение, потому что, несмотря на поездки, это все-таки административная работа. В 1992 году вернулась в Оперу — сначала как главный администратор труппы, затем, с 1995-го, стала директором балета. Теперь я буду художественным руководителем Танцевального фестиваля в Каннах (Festival de danse de Cannes). Помимо этого, вместе с Даниэлем Сан-Педро мы ставим спектакль, посвященный Нижинскому.
Вы будете приходить в Парижскую оперу как простой зритель?
Не уверена, что мне там будут рады. Премьеры, которые запланировала на этот сезон, конечно, посмотрю. Но теперь это не моя ответственность — и я хочу держать дистанцию.
Когда вы заняли директорский пост, с какими иллюзиями вам пришлось расстаться в первую очередь?
У меня не было иллюзий. В документальном фильме "Моя мать обожала танец..." есть момент, когда меня, 27-летнюю балерину, спрашивают: "Почему вы покидаете Оперу?". Я отвечаю: "Потому что мы мало танцуем и у нас мало хореографов". И когда я вернулась, я знала, что надо делать. Это как отправиться в горы: ты не строишь иллюзий по поводу того, как добраться до вершины, ты идешь и доходишь.
И вы шли к ней, кажется, без остановок. Как ни придешь в театр — не на премьеру, а на рядовой спектакль,— вы всегда в зале.
И не потому, что мне нечем больше заняться. Только в зале можно понять, как реагирует публика, как работает артист, которого поставили на замену в последнюю минуту, и отработаны или нет отдельные моменты спектакля. Балет Парижской оперы — это сильная машина, команда очень профессиональных людей, где роли четко распределены. Администрация, репетиторы, технические службы. Класс дают педагоги, а не директора. Моя задача — организовать работу команды, не подменяя функции, и в нужный момент указать, где сбоит, поговорить, подтолкнуть, мотивировать. Для меня это рутинная, каждодневная работа за кулисами. Я из поколения, где люди больше стремились показать результаты, а не себя. Наверное, поэтому я так и не научилась рассказывать журналистам в красках о своих концептуальных проектах. Я была с ними честной, а они — со мной. За исключением, конечно, тех случаев, когда журналист уже заранее решил, что написать.
Ваше руководство — 19 лет — одно из самых долгих за всю историю Парижской оперы. Никогда не хотелось уйти?
Был один момент, после разговора с Пиной Бауш. В 2008 году из Театра де ля Вилль уходил его легендарный директор Жерар Виолетт, и Пина сказала, что я должна занять его место. Я подумала, но в итоге — нет. Руководить труппой, в которой в 154 артиста,— это огромная нагрузка и много ограничений, но в то же время это стимулирует.
Вы готовили себе на смену Лорана Илера — бывшего артиста труппы и главного репетитора, но выбор был сделан в пользу Бенжамена Мильпье — человека со стороны. Как вы приняли это назначение?
Мне сказал об этом Стефан Лисснер (новый генеральный директор Opera de Paris.— Weekend). Мы перебрали много кандидатур, и я чувствовала, что ни одна из них его не устраивает. Я говорила ему в том числе и про Мильпье.
Как о возможном кандидате?
Нет, как о хореографе, потому что Лисснер попросил назвать хореографов, которые мне симпатичны. Бенжамену когда-то именно я заказала первый спектакль для труппы. Они встретились. Думаю, он произвел на Лисснера большое впечатление и своей личностью, и проектами, о которых он говорил, возможно, не понимая, что многое из этого уже сделано.
По одной из закулисных версий, в пользу Мильпье сыграла его известность и вхожесть в светские круги, якобы вслед за ним потянутся и новые меценаты.
Мы много работали над тем, чтобы у Парижской оперы и бизнеса сложились хорошие отношения. Это важно. Один из главных меценатов — президент компании Paprec Groupe Жан-Люк Петитюген, и я ему благодарна за поддержку, так же как и компании Vacheron Constantin. Бенжамен — человек молодой, симпатичный, профессиональный, и, конечно, он может привести, например, американских меценатов. В этом нет ничего предосудительного. Главное, чтобы ради этого не менялись правила игры.
О назначении Мильпье было объявлено зимой 2013 года, и весь прошлый год он работал параллельно с вами, составляя программу своего первого сезона 2015/16. Как проходил этот переходный период?
Неплохо. Он, правда, не захотел работать вместе. Это его выбор. Меня это огорчило, не скрою. Но в итоге, наверное, он прав: мой этап заканчивается, а его только начинается.
Во время вашего руководства артисты порой критиковали жесткую иерархию, консервативные порядки, то, что они мало танцуют. Что вы думаете по этому поводу?
Вы хотите, чтобы я сказала: "Наконец-то я ухожу, будут изменения и будет гораздо лучше?". Нет, я этого не могу сказать. Артисты — ненасытные люди. Я сама такой была. Кажется, что ты работаешь на износ, а этого не ценят. Но в Опере есть жесткая система, есть мнение хореографа, есть, в конце концов, границы возможностей самих артистов. Они хотят перемен, но вы еще услышите их жалобы. Можете в этом не сомневаться.
Говоря о планах, Бенжамен Мильпье часто упоминает свой опыт работы в США. Считаете ли вы, что американская модель может быть применима к Парижской опере?
ABT, NYCB — это маленькие труппы, у них другая организация. Они зависят от меценатов, их программы — это дивертисменты. Я бы не желала Парижской опере — труппе с трехвековой историей — сближаться с этим типом компаний. Можно сколько угодно говорить, что французская модель устарела. Только что придет на смену? Изменения важны, но искусственные внедрения, не учитывающие особенности парижской труппы, не имеют смысла. Для меня американская модель балетного театра — не пример для подражания. Мне интересно, как устроены большие, великие труппы, например Большой. Что касается планов Бенжамена, то, наверное, это здорово, когда вы приходите на новое место работы с ощущением, что так много всего надо сделать, и у вас так много новых проектов. Ему еще многое предстоит узнать, но в незнании тоже есть свои плюсы.