В залах Московского дома фотографии на Остоженке открыта выставка Эжена Атже "Париж на рубеже веков". Фотограф не снимал ни моделей, ни модной одежды, но появление его работ в рамках фестиваля "Мода и стиль в фотографии" не удивляет — Атже сам стал законодателем фотографической моды, определив тенденцию на столетие вперед.
"Атже был актером, которому опротивело его ремесло, который снял грим, а затем принялся делать то же самое с действительностью, показывая ее неприкрашенное лицо",— рассуждал в 1931 году философ Вальтер Беньямин (Walter Benjamin), посвятивший Эжену Атже (Eugene Atget) пару страниц своей "Краткой истории фотографии". Позже фотографы примутся выяснять свои отношения с действительностью, прибегая к приемам, открытым Атже, о его определяющем влиянии выскажутся Робер Дуано (Robert Doisneau) и Анри Картье-Брессон (Henry Cartier-Bresson). Однако буровато-коричневые карточки Атже на фоне их репортерства смотрятся образцом фотографической бесстрастности, которая позже, в эпоху борьбы идеологий, станет непозволительной роскошью.
В самом конце ХIХ века, когда фотография уже стала промыслом и массовой забавой, снимки Эжена Атже, пустившегося с камерой по парижским улицам, мало кого интересовали. В 1906 году Атже получил единственный серьезный заказ от Исторической библиотеки Парижа — требовался фоторепортаж о столице Франции: снимкам, которые сегодня выставляют в Москве, суждено было пылиться десятилетиями в музейных запасниках. Тогда от фотографии ждали если не чуда, то хотя бы картинки, радующей глаз.
После смерти фотографа в руках наследников окажется четыре тысячи снимков, за которые будут сражаться музеи и коллекционеры. Атже снимал то, мимо чего проходят, не обращая внимания: жилища старьевщиков, детали фасадов, вывески, ворота, решетки, экипажи, повозки, фиакры. Сегодняшнего зрителя увлекут не только исчезнувшие реалии типа лавок, заваленных непотрошеной дичью, или сцены стрижки собак на берегу Сены. Поразит холодная фотографическая отстраненность Атже. Он не пытается создать образ города или зафиксировать приметы времени — от них все равно не увернуться, и потому они не важны. Его Париж не дышит тайнами, чурается самолюбования, проговаривается уличным жаргоном, а не придыхающими интонациями "Поисков утраченного времени". При этом фотографии Эжена Атже — идеальная иллюстрация к эпопее Марселя Пруста: они с тем же трудом складываются в цельную картину Парижа, с каким герой Пруста приближается к "Обретенному времени".
Кажется, что на фотографиях Эжена Атже ничего не происходит — что-то вроде снимков с места происшествия, виной которому был Париж. Сами события прозорливый хроникер оставил на откуп фотографам других времен.
ИГОРЬ Ъ-ГРЕБЕЛЬНИКОВ
Выставка открыта до 25 мая.