В Буэнос-Айресе проходит III Международный фестиваль независимого кино. В конкурсе соревнуются фильмы молодых кинематографистов, но главная почетная награда фестиваля уже вручена: ее обладателем стал ДЖИМ ДЖАРМУШ. Корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ взял интервью у знаменитого американского режиссера.
Сначала о нем никто не мог дать точной информации. В списках гостей фигурировал Джеймс Джармуш, и я вычислил его только потому, что в тех же списках была его жена Сара Драйвер, тоже режиссер. Ни он, ни она не привезли новой картины, и повод их приезда был неясен. И вот наконец Джармуш материализовался в холле гостиницы Holiday Inn — подтянутый и седой (таким он был всегда), с огромным чубом, который считается символом постмодернистской невинности.
— Награда, врученная вам в Буэнос-Айресе, еще раз подтвердила, что вы остаетесь гуру независимого кино. Но за двадцать лет смысл этого понятия, вероятно, изменился?
— Я не очень аналитический человек: делаю то, что делаю, и бываю счастлив, когда люди принимают мои фильмы. Возможно, потому, что у многих людей плохой вкус. Быть независимым — значит идти не тем путем, который диктует инвестор. Но в последнее время понятие Independent стало в Голливуде коммерческим штампом.
— Меккой независимого кино считается фестиваль в Санденсе. Вы можете его сравнить его с Буэнос-Айресом?
— Здесь, в Буэнос-Айресе, люди открыты любым формам кино. Я был однажды в Санденсе, и впечатление осталось не очень. Бизнесмены из Голливуда играют в покер независимого кино. В результате они считают картину провальной только потому, что вложили в нее слишком много денег. Не надо сотен миллионов долларов, чтобы достигнуть чистоты экспрессии. Достаточно сослаться на опыт Карла Дрейера и Робера Брессона.
— Эти классики вдохновлялись идеями католицизма. Что вдохновляет вас?
— Я вдохновляюсь всем, что вокруг, и никогда не могу предсказать, что станет источником следующего фильма. Это может быть японская самурайская философия или нью-йоркский хип-хоп.
— Ваш последний фильм "Пес-призрак: путь самурая" называют черной комедией, а вас самого зачислили в нео-битники...
— Все эти классификации мне смешны. Если говорить о комедии, мое отношение к юмору лучше всего выразил Оскар Уайльд: жизнь слишком важна, чтобы принимать ее всерьез. Что касается битников и прочего... Я не люблю движений, не признаю зафиксированных "волн" в культуре. Культура — это океан, где одна волна переходит в другую, и абсурдно придумывать название для каждой.
— Вы работали со многими актерами, известными и неизвестными, а также снимались сами. Что вы думаете об этой профессии?
— У меня нет особого способа работы с актерами. Я люблю репетировать с актерами, но не те сцены, которые войдут в фильм. Эти как раз лучше снимать сразу, одним дублем. Сам я играл в эпизодах у Пола Остера, Вонга Вэйна, Аки Каурисмяки, Рауля Руиса — всегда исключительно у друзей, и нетрудно заметить, что я не актер. Как режиссер я предпочитаю актеров импульсивных — таких, например, как Том Уэйтс. Пускай у него нет разработанной актерской техники, но он инстинктивен и, кроме того, замечательный певец и поэт. Он — как одинокий гриб, растущий в лесу.
— В начале карьеры вы были связаны со многими известными кинематографистами — Сэмом Фуллером, Николасом Рэем, Вимом Вендерсом, Роберто Бениньи. Как вы теперь к ним относитесь?
— Я пошел в Нью-Йоркский университет на трехлетнюю программу по кино и был не очень хорошим студентом. Когда после второго года у меня кончились деньги на учебу, меня взяли ассистентом к Николасу Рэю, который пришел преподавать на третий год. Я ассистировал ему и на фильме "Nick`s Movie", там же познакомился с Вендерсом, который снимал "Положение вещей". Я с глубоким уважением отношусь к этому режиссеру, но скажу честно: после "Положения вещей" его фильмы потеряли меня как зрителя.
Роберто Бениньи, который снимался у меня в фильме "Вне закона", я узнал задолго до того, как тот стал "феноменом". Сейчас он всячески сопротивляется голливудизации и готовит новый фильм в Риме. Он удивительный персонаж, его даже трудно описать. Как и Сэма Фуллера, который не входит ни в какую категорию. Правые считали его левым, и наоборот. Он работал в жесткой студийной системе, но в словаре за словом Independents первой должна стоять его фамилия. Он делал B-фильмы в коммерческой системе, и они мне нравятся, как никакие другие.
— И все же вы против Голливуда?
— Красота кинематографической формы очень разнообразна. Ее можно найти в больших коммерческих фильмах, в арт-фильмах, в порнофильмах — в чем угодно. Я не против Голливуда. Просто сам предпочитаю быть вне этой ситуации. Продюсер, который прежде всего думает о бизнесе, со мной или сошел бы с ума, или угодил в тюрьму. Есть столько способов снимать фильмы, сколько людей их снимает.
— Вы находитесь в позиции маргинала, существующего на обочине мейнстрима?
— Это субъективно, но для меня всегда были важны в культуре те, кто вне мейнстрима: маргиналы, изгнанники в физическом или философском смысле. Именно они оставили самые сильные художественные высказывания. Я сам себя чувствую изгнанником в мире, где можно так обращаться с деревьями, камнями, с животными. Этот мейнстримовский способ мышления мне чужд. Я не люблю границы, страны, флаги — любые системы контроля над людьми.