Фестиваль театр
В спектакле румынского режиссера Джанины Карбунариу «Солитарность» на Авиньонском театральном фестивале прекрасные порывы героев тонут в государственном флаге
Фото: Christophe Raynaud de Lage
В Авиньоне продолжается 68-й Международный театральный фестиваль. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Все, кто приезжает в этом году в Авиньон, уже спустя несколько часов после появления в городе начинают осторожно обсуждать со знакомыми: не кажется ли вам, что в этом году что-то не так? Билеты на многие спектакли до сих пор есть в свободной продаже, чего старожилы не припомнят, в лучшие рестораны можно вечером попасть без предварительного заказа, места на парковке — не проблема, да и у всей уличной авиньонской "картинки" словно немного притушили звук. То ли забастовки энтермитантов и угрозы отмены фестиваля заставили многих зрителей поменять свои планы заранее и отправиться в другие места, то ли кризис и вправду дает о себе знать, то ли афиша фестиваля не вызвала ажиотажа, но общий фестивальный градус и вправду кажется ниже, чем обычно.
Тому, что с обществом происходит что-то очень нехорошее, посвящен спектакль румынского режиссера Джанины Карбунариу "Солитарность" — переделанное звучное слово "солидарность" вдруг обретает неприятное созвучие с солитером. Румынских спектаклей в афише фестиваля авиньонские старожилы тоже не припомнят. Обратив взгляд на эту страну, по традиции тяготеющую к французской культуре, директор фестиваля Оливье Пи выбрал далеко не самый впечатляющий образец современного румынского театра, но, видимо, один из самых социально озабоченных. Спектакль театра "Раду Станка" из города Сибиу состоит из нескольких не связанных друг с другом эпизодов, каждый из которых знакомит нас с разными аспектами безумия сегодняшнего мира.
В первой сцене этого обозрения на злобу дня показаны опасные игры в демократию: политики хотят огородить придуманное ими общество от остального мира с помощью глухой стены — но ссорятся буквально на глазах у избирателей. Потом показывают супружескую пару, которая ищет няню для своего ребенка и обретает таковую в лице бесправной гастарбайтерши с Филиппин, эксцентричный монолог которой заканчивается тем, что ее накрывает огромный, во весь задник сцены румынский флаг, из-под которого она еле-еле выбирается. Заканчивается спектакль грустной исповедью таксиста, идущего великаном по хрустящему под его ботинками макету центра Бухареста с бывшим дворцом Николае Чаушеску посредине,— предметом его горечи оказывается безудержное потребление, в частности маниакальное пристрастие геев к модным брендам. Самую значительную часть спектакля, сыгранного в немудреных приемах КВН, образует сцена похорон знаменитой актрисы по имени Евгения Ионеско (тонкий намек на абсурдность всего сущего), которая, приподнявшись в гробу, руководит церемонией и между делом признается, что в эпоху диктатуры была агентом госбезопасности по кличке Аркадина.
Ощущение, что попал на похороны, охватывает при входе на спектакль "Там, внутри" по символистской пьесе бельгийского классика Мориса Метерлинка — зрителей просят сохранять абсолютную тишину не только в зале, но и в фойе. Действие пьесы происходит снаружи и внутри одного дома: соседи, собравшиеся снаружи, должны сообщить живущей в доме семье, что одна из их дочерей утонула; они долго не решаются, видя сквозь окна картины безмятежной семейной жизни. Ветеран французской режиссуры Клод Режи поставил Метерлинка с японскими актерами — спектакль стал совместной продукцией руководимого Режи парижского "Ателье контемпорен" и Центра исполнительских искусств из Сидзуоки (кроме "Там, внутри" японцы показали в авиньонском карьере Бульбон версию индийского эпоса "Махабхарата").
Клод Режи выбрал стиль близкого японцам медитативного минимализма. Полукруглый задник обнимает широкое игровое пространство, никакого дома нет, скорее это пустыня. Поначалу на сцене царит абсолютная темнота, и только на то, чтобы можно было хотя бы начать различать силуэты людей, уходит несколько минут — светает очень медленно, похожие на пятна фигуры персонажей двигаются еще медленнее. Разговаривают герои Метерлинка ритмично, по слогам, их лиц публика так и не видит, потому что весь спектакль так и протягивается в сценических сумерках, демонстрируя изящную, сосредоточенную работу мастеров по свету. В зале царит благоговейное оцепенение, постепенно переходящее в анабиоз. Лишь один раз публика вздрагивает — когда и на сцене происходит единственное резкое движение: весть о смерти спугивает семью, как стаю черных птиц, и посреди пустыни остается лежать спящий мальчик, который так и остался в неведении.