В Третьяковской галерее открылась выставка Александра Корина (1895-1986), великого российского реставратора живописи. Ее планировали к столетию художника. По-видимому, крайне специальный характер выставки заставил Третьяковку пять лет сомневаться в том, стоит ли ее проводить.
Выставка бьет зрителя сразу и с феноменальной силой. На входе висят две коринские копии — "Мадонна Литта" Леонардо да Винчи и "Мадонна Конестабиле" Рафаэля. Их невозможно отличить от оригиналов. Совсем. Напротив висит рисунок итальянским карандашом с Давида скульптора Вероккио. Это — обманка, ты не веришь, что это рисунок, а не сама статуя. Чтобы так копировать, нужна какая-то потрясающая интимная сращенность с этим искусством, когда копия проникает уже внутрь тебя, когда ты сам уже живешь не в сегодняшнем времени, а в некой вечности, где эта вещь пребывает.
Как сообщает Корин в автобиографии, "Давид" был показан на выставке "15 лет советского искусства". Сочетание Давида и пятнадцати лет советского искусства производит эффект гротескный. Все равно что выучить старопровансальский язык к десятилетию колхозного движения. С другой стороны, с ужасом понимаешь, что никакого другого контекста для того, чтобы показать свое виртуозное мастерство, у Корина попросту и не было. А где бы он его выставил, если не на этих "15 годах"?
Корин скопировал "Мадонну Литту" "для себя". В 1929 году Госиздат командировал его в Ленинград копировать "Корабельную рощу" Шишкина, а он между делом скопировал Леонардо. Оно и понятно — зачем Госиздату Леонардо? Шишкина в приемной можно повесить. А эту мадонну — куда? Так что в копировочном деле тоже, оказывается, была тайная свобода и госзаказ.
Однако же копию увидел Горький и купил. Как частное лицо у частного лица. После чего в 1931 году взял с собой в Италию самого Корина и его брата, художника Павла Корина. Они там оказались как бы пенсионерами Горького да так и ощущали себя — Корин постоянно вспоминал Александра Иванова, и его виды Флоренции действительно напоминают ивановские эскизы к "Явлению Христа" бесконечно широким панорамным построением. Разница только в том, что Иванов был пенсионером государства, Корины же — частного лица.
Во всей выставке — в копиях русских икон, итальянских мозаик, в эскизах реставрации театральных декораций Гонзаго для Архангельского, в эскизах реставрации полотен Тьеполо — везде возникает странное ощущение. С одной стороны, все это — сверхизвестные памятники, все они являются даже не национальным достоянием, но общекультурным достоянием мировой цивилизации, если пользоваться определениями ЮНЕСКО. Но его реставрации не похожи на реставрации Сикстинской капеллы Микеланджело или "Тайной вечери" Леонардо — на выставке нет фотографий больших строек, возводимых рабочими лесов, специального освещения, микроскопов — вообще всего, что превращает реставрацию таких вещей в большое шоу, демонстрирующее общечеловеческую заинтересованность. Вся эта работа предстает каким-то совершенно частным, интимным делом Корина, который на свой страх и риск просто для себя занимается этим копированием, изучением, реставрацией, просто потому, что для него это естественная форма жизни.
Сначала поражаешься, что художник с такой техникой живописи сам практически ничего не писал. Ну одна картина "Лето", эскиз к картине "Мастерская художника" — и все. Остальное — копии. По некотором размышлении понимаешь прелесть ситуации. Все яснее некуда. Советская власть предоставила этому человеку две возможности. Или готовить картину за картиной к выставкам "15 лет", "16 лет", "17 лет советского искусства" и так далее со всеми вытекающими последствиями. То есть приобщаться к построению "нашей бучей, боевой и кипучей". Или жить частной жизнью в истории мирового искусства. И он выбрал второе.
Для Третьяковки это, конечно, грустная выставка. Потому что она довольно ясно говорит, что не надо ходить в Третьяковку, особенно в советский раздел. Нужно ходить в ГМИИ имени Пушкина или ехать в Эрмитаж и там смотреть на Рафаэля бесконечно долго, пока он не войдет в твои глаза, мозг, не отпечатается там копией, пока ты сам не станешь копией Рафаэля. И это позволит тебе не замечать, какое на дворе тысячелетие.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН
Лаврушинский пер., с 12 по 29 апреля.