Завтра во МХАТЕ имени Чехова состоится премьера спектакля "#13" по пьесе английского драматурга Рэя Куни "Out of order". Первую из премьер большой сцены, задуманных худруком театра Олегом Табаковым, поставил его ученик, актер и режиссер ВЛАДИМИР МАШКОВ. Накануне премьеры он ответил на вопросы корреспондента Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Последний год вы провели на съемочных площадках в Голливуде. После такого опыта многое, наверное, должно раздражать в нашей привычной организации театрального дела. Вас многое раздражает в Художественном театре?
— Да ничего не раздражает. Я стараюсь быть человеком, отлаженным как часы, хорошо отлаженным, и к этому призываю артистов и всех остальных, кто работает со мной. Но когда люди работают как механизм, а какой-то один болтик вдруг выпадает, из-за этого начинает рушиться все. Поэтому у меня, когда кто-то работает в другом ритме, возникает большой вопросительный знак. Тогда возникает чувство досады.
— Как режиссер вы известны Москве популярными театральными шлягерами. Очевидно, кассовая комедия Рэя Куни должна вписаться в этот же ряд. Но ставите вы ее в Художественном театре, где чайка на занавесе, тени прошлого и так далее. Не чувствуете, так сказать, цензуры стен?
— Нет. Со мной в этом смысле трудно совладать. Я всегда сам предлагал материал театрам, в которых я работал, и сам предлагал актеров. Здесь я собрал группу отчаянных — тех актеров, которые могут максимально реализовать мою степень энергоагрессивности, но при этом не в ущерб методологии психологического театра. Я считаю, что делаю спектакль по методологии Константина Сергеевича Станиславского.
— В этой "группе отчаянных" почти все — люди со стороны, мхатовских актеров единицы. Главные роли играют Авангард Леонтьев и Евгений Миронов. Как вас принял театр?
— Я очень автономный человек, на меня абсолютно не действуют ни магнитные бури, ни курс доллара, ни другие катаклизмы. Понимаете, да? К тому же МХАТ для меня отчасти как дом родной. Я учился в школе-студии МХАТа, работал на этой сцене, выпускал здесь спектакль и в мастерских даже работал. Походив по МХАТу, я обнаружил некоторые места, с которых пыль не стиралась непонятно с каких пор. Я увидел на одном огнетушителе надпись, которую сам сделал шестнадцать лет назад. С одной стороны, это вызвало бурю ностальгических чувств, а с другой стороны, сами понимаете... Сейчас надо обязательно открыть некую плотину, чтобы сюда пошла как бы свежая водичка, она может быть иногда бешеная, может потечь не туда, но, во всяком случае, нужны попытки. Я, со своей стороны, сейчас подпираю Табакова, потому что это мой учитель, хотя сильно не согласен с ним по привлечению сюда некоторых людей. Потому что некоторые не ведают, что творят. Нужна очень строгая селекция того, что предлагают публике. Если спектакль недостаточно удачен и не очень удовлетворяет самих своих создателей, его ни в коем случае нельзя пускать на зрителя. Лучше играть меньше, да лучше.
— Когда Олег Табаков позвал вас ставить спектакль на этой сцене, вы сами выбрали пьесу?
— Да, выбор мой. Пьеса со всеми ее бессмысленными, глупыми поворотами показалась мне очень привлекательной. Вообще, я сдержанно отношусь к английскому юмору, к английской драматургии, которая мне часто кажется вынутой из рефрижератора с очень холодными стенками. Но здесь очень высокое качество юмора. Да и все равно пьеса для меня является только поводом для постановки, а не самоцелью. Литературный материал служит для разжигания моей фантазии.
— А вы смотрели последние спектакли МХАТа до того, как вошли сюда и сели за режиссерский столик?
— Когда я приехал из Америки, то немало походил по театрам. Здесь был на нескольких спектаклях. Единственное, что меня по-настоящему порадовало в атмосфере московской театральной жизни, так это невероятный аванс зрительского доверия. Буквально два года назад зрители очень выборочно и осторожно ходили в театры. А сейчас, несмотря на общий динамизм жизни, многие повыключали видеомагнитофоны и пошли в театр. Сидят и ловят со счастьем и радостью каждый звук. Включая скрип дверей за сценой. Есть и обратная сторона этого процесса: я был в ужасе от качества некоторых произведений, на которых зал был набит битком, но которые я бы сжег вместе с декорациями и теми людьми, которые это придумали.
— Пьеса и в оригинале, и в переводе называлась иначе. Откуда взялась в конце концов чертова дюжина?
— Я вообще люблю номера. Цирковые номера тоже. Для меня цирк вообще является какой-то вершиной... И еще в этом названии есть упругость, собранность, отвечающая моему стилю работы. Я считаю, что не нужно долго ковыряться с пьесами, а тем более с комедиями. Их нужно быстро делать. Поэтому и нужна мобильная команда, нужны мобильные, схватывающие актеры, понимающие, что такое стабильность мастерства. А вообще, я должен создать такие условия на сцене, чтобы зритель во время спектакля своими реакциями служил актерам как автозаправка.