На главной сцене России прошел юбилейный концерт, посвященный 225-летию Большого театра. Этот последний пункт двухдневной программы чествований-награждений окончательно подтвердил очевидное: реальное величие Большого театра — в его прошлом. На концерте побывали обозреватели Ъ ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА и ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.
Милиция, по периметру оцепившая Театральную площадь, пропускала людей в маленькую щель со стороны ЦУМа в обмен на предъявленный билет. Паломники-сироты гнездились мелкой кучкой. Шансов попасть на юбилей у них не было.
По партеру сновали телевизионщики. Камеры стояли в очередь к Роману Виктюку. Оказавшийся в последнем ряду режиссер в черном бархатном смокинге артистично раздавал интервью. А по соседству тенор--ветеран Большого Евгений Райков громко делился соображениями о житье-бытье: "Преподавать? Что вы, дело муторное. У меня полный порядок. Совет по культуре — там же нич-ч-чего делать не надо. А летом в Корее у меня 25 этих... классов".
Простые зрители вслух волновались, споет ли Басков. Артисты-пенсионеры вели душевные разговоры: "Лет девять назад ее пригласили в Нью-Йорк, так она села на дистиллированную воду — хорошо похудела", "А вы у меня с пенсионером не ассоциируетесь!", "Время ушло, раньше приглашали толстеньких, а сейчас везде надо худеньких".
Торжество открыл Владимир Путин. Первая треть произнесенного им была верна. "Большой театр — это больше чем театр, это — сама сцена российской истории". Дальше — референты перестарались — зафальшивило. Собравшиеся услышали, что "Большой — это эталон... и по факту — мировое признание" и что сцена Большого "независимо от карьеры... всегда самая теплая и любимая". В результате "самую теплую и любимую" президент удостоил благодарности, зафиксированной указом от 22 марта. В ответ прозвучало "огромное спасибо" гендиректора Анатолия Иксанова, который, выходит дело, представительствовал от всей 225-летней истории театра.
Первый номер программы не сошелся с последним пунктом президентской речи — про "независимо от карьеры". Тех, у кого и вправду карьера, почти не было. Под "Шествие" из оперы-балета "Млада" на сцену выходили артисты-персонажи. По сценарию каждый из них, видимо, должен был быть узнан и осыпан аплодисментами, чего публика явно не усекла.
Стариков, сидевших в зале и возмущенных зрительской анемией, чуть не хватил удар. "Кутузов — это же Ведерников!" — "Ой, Андреева, наша скрипачка. Плюшкиным одели!" — "Ба, Аврора из 'Спящей'! А это Хованский!" Кроме них узнавать героев Большого было некому. Да и узнавать-то было некого. В тишине зала костюмированный парад обернулся паноптикумом. Захлопали, когда к анонимам присоединились ветераны, в том числе легендарные Марина Семенова, Иван Петров и Тамара Синявская (в синем меховом боа).
Программу концерта (режиссеры Георгий Геловани и Николай Кузнецов, художник Валерий Левенталь) умышленно соткали из всего самого имперского, чем на сегодня располагает театр. Либо самого популярного. К первому легко отнести сцену на Соборной площади ("Борис Годунов") в реалистических декорациях Федоровского и хор "Славься!" ("Иван Сусанин") на фоне непрокрашенного собора Василия Блаженного. Ко второму — знаменитую арию Лизы "Уж полночь близится, а Германа все нет" ("Пиковая дама") и Николая Баскова в роли таки застреленного Ленского ("Евгений Онегин"). Плотный мрак беззвездного оперного пространства призваны были освещать симфонические номера в исполнении оркестра под управлением Геннадия Рождественского (увертюра из "Руслана и Людмилы", два антракта из "Катерины Измайловой" и марш из оперы "Любовь к трем апельсинам"). Но все звучало из рук вон. Концентрации внимания сильно мешали вздохи. Глядя на Маторина--Годунова, старожилы укоризненно перешептывались: "А ведь в ложе Петров — он знает, как надо". От непонятной лексики Лизы--Касрашвили морщились: "Бо-о-о-же!" А под карамель Баскова один из старых теноров высказался: "Ну что за порочная амплитуда!"
Балету было строго указано его подчиненное место в нынешней театральной иерархии: два дуэта ("белое" адажио из "Лебединого" и "Балкон" из "Ромео и Джульетты"), одно па-де-де ("Дон Кихот") и массовые "Половецкие пляски". Все эти фрагменты могли бы быть предъявлены и полвека назад — театр отрабатывал президентскую концепцию "приверженности классической культуре".
Классика оказалась в удручающем состоянии, а состав исполнителей был далек от первосортного. Странно было видеть на сцене беспомощную Одетту Анны Антоничевой, в то время как Галина Степаненко сидела в зале с новым орденом на лацкане пиджака. Мария Аллаш в вариации из "Дон Кихота" буквально валилась с ног, а отборная восьмерка солисток умудрилась неровно станцевать крошечное антре. Илзе Лиепа вместо половецкой девушки играла какую-то Мата Хари при исполнении служебных обязанностей в парижском будуаре; могучая Юлиана Малхасянц убрала половину текста, приводя роль Чаги в соответствие со своими телесными возможностями; мягкие тушки кордебалета еле намечали сценический рисунок — классик Голейзовский не опознал бы своих "Половецких плясок". На этом фоне только Нина Ананиашвили с Андреем Уваровым, чисто станцевавшие па-де-де из "Дон Кихота", выглядели достойными статуса премьеров. Именно они позволили телевизионщикам направить свои прожектора в зал, чтобы заснять "единодушный восторг публики".
В кулуарах спорили — достоверна ли сама дата. Старожилы предъявляли нагрудные значки, полученные в 30-е годы "к 125-летию театра". Нынешнюю дату отсчитывают с того дня 1776 года, когда императрица Екатерина II дала князю Петру Урусову высочайшую привилегию на "содержание русского театра в Москве". Но история его как Театра-дома началась гораздо позже — в 1825 году, когда по проекту Осипа Бове был возведен восьмиколонный театр с колесницей Аполлона над портиком. Нынешний сезон действительно 225-й, но стоило ли так уж акцентировать его юбилейность? Ведь по году постройки выходит, что у Большого через 24 года — следующий день рождения, причем двухсотлетний. А если учесть, что мы-то ходим в здание, заново отстроенное в 1856 году после пожара 1853 года, то у Большого театра есть и третья круглая дата. Возможно, любая из них сгодилась бы под юбилей гораздо лучше, чем нынешняя. Зачем лицемерить? Когда лучшие певцы разъезжаются на зарубежные заработки и никого, кроме будничных исполнителей, тут нет; когда отличные артисты балета годами не имеют новых ролей; когда главный дирижер взят для поддержания иллюзии жизнедеятельности театра, а генеральный директор — для обеспечения его реконструкции, речь идет разве что о почетных проводах на пенсию.