Потянуло на метафизику — пора читать Юрия Мамлеева. "Вагриус" откликнулся на спрос новым мамлеевским двухтомником: первая часть — еще раз изданный сборник рассказов "Черное зеркало". Гораздо более ценен второй том — тоже сборник рассказов "Бунт луны", впервые вышедший в начале 90-х, но уже ставший библиографической редкостью. Кажется, рассказ — излюбленный жанр писателя (хотя скоро должен выйти и его новый роман). В чеховском формате Мамлеев описывает достоевские страсти.
Великая русская литература за время своей долгой истории потрудилась на славу: социальная и психологическая стороны человеческой природы были исследованы ею от корки до корки. Зато в наследство сегодняшнему писателю осталось доизучить то, что находится по ту сторону социально-психологического. Всем потусторонним, посторонним, странным и мистическим и занялся Мамлеев. Свой метод он назвал метафизическим реализмом. Главное — не внешняя оболочка, а суть человека. На пути к запредельному переход от жизни к смерти — лишь первый рубеж.
Тут и происходит заминка. Читатель пугается. Достаточно посмотреть на содержание "Бунта луны": "Управдом перед смертью", "Утопи мою голову", "Упырь-психопат", "Блаженство и окаянство". А вот как начинается типичный рассказ Мамлеева: "Михаил Викторович Савельев, пожилой убийца и вор с солидным стажем, поживший много и хорошо, заехал в глухой район большого провинциального города". Уже по этой фразе видно, что и самые гротескные ситуации будут описаны просто, без всяких мистических прибамбасов. Метания героев уравновешивает спокойствие авторской интонации — в этом сочетании главный нерв прозы Мамлеева. Действие его рассказов обычно происходит в забытой богом дыре, будь то деревня Большие Хари, коммуналка в Москве или трущобы Нью-Йорка. Декорации условны. Персонажи — вроде бы обычные люди, но незаурядные в своих странностях. И обязательно на пяти-десяти страницах каждого рассказа кто-нибудь умирает. Монстры, мертвецы, трупы, упыри не наводят страх и не смешат, а вполне чинно существуют наравне с другими. Федоровская концепция всеобщей посмертной встречи в действии. Мать обнимается с убийцей дочери. Только обниматься приходится не с чистыми душами, а с подгнившими трупами.
Рассказ "Жених", вошедший в "Бунт луны", впервые был издан в 70-е на Западе. В отличие от чеховской "Невесты" мамлеевская невеста мертва. Западные исследователи сразу просекли самобытность русского "черного" писателя. У нас же, уверенных, что жили, живы и будем жить, предпочиталось эпикурейское отношение к смерти: мол, не доводилось встречаться. В произведениях Мамлеева жизнь и смерть навечно обручены. Добро и зло на территории человеческой души уже не бьются, а пьют чай и ведут метафизические споры. Так что пугаться не стоит. К тому же Мамлеев — хоть и метафизический, но реалист. В его рассказах вы найдете множество точнейших психологических наблюдений, касающихся вполне живых людей.
Другой знаменитый мистик, Хорхе Луис Борхес, любил поупражняться в жанре развлекательной литературы. В очередном томе серии "Иллюминатор" писатель писателей представлен как автор детективов. Правда, детективов не простых. Вместе с другим аргентинцем, Адольфо Бьой Касаресом, он создал цикл детективных новелл. Мастер "одиночной игры", Борхес никогда не был прочь выступить и в роли соавтора. С 1956 года к этой склонности добавилась необходимость: проблемы со зрением уже не позволяли ему работать самостоятельно. Однако и на протяжении всей своей жизни Борхес часто обращался к сотрудничеству с другими авторами.
В начале 40-х вместе с Бьоем Касаресом они придумали несуществующего автора по имени Онорио Бустос Домек. Сочинили ему биографию и подарили рассказы, в которых бросается вызов "тому холодному интеллектуализму, в который погрузил жанр детектива сэр Конан Дойл". Конечно, о вызове говорится не вполне серьезно, на самом деле остроумие Бьорхеса (так соавторов шутливо окрестили на родине) во многом сродни ироничному стилю автора Шерлока Холмса. Но если что и противостоит холодному интеллектуализму, так это аргентинский колорит и пародийность. Правда, пародийность в большой степени касается именно языка новелл. Переводчик Наталья Богомолова рассказывала, что передать всю игру смыслов было не так просто. А ведь Бустосу Домеку принадлежат еще и исследования по истории аргентинской литературы, но тут нам и комментарии, скорее всего, не помогут. Слава богу, с детективами дело обстоит проще — русский читатель сможет оценить хотя бы пародийный характер самого главного героя. Исидро Пароди — из компании малоподвижных сыщиков. Он ведет расследования, будучи узником тюремной камеры. Это как если бы отечественная героиня монахиня Пелагия разгадывала преступления, не суетясь и переодеваясь, а сидя в одиночной келье с обетом молчания. Персонаж Бустоса Домека — "тучный сорокалетний мужчина с бритой головой и поразительно умными глазами". Когда-то он несправедливо был обвинен в убийстве и осужден на 21 год. Теперь, накануне освобождения, он дважды принимает каждого из визитеров: сначала выслушивает историю, а потом дает разгадку. Для читателей, желающих посоревноваться с Пароди, подсказки нередко даются в названиях и посвящениях. Так, знатоки Достоевского сразу догадаются, что среди героев новеллы "Ночи господина Голядкина", скорее всего, окажутся двойники.
Издательство "Вагриус" продолжает переписывать историю. Вот уж кто множит двойников: одни и те же исторические персонажи предстают в версиях разных авторов. Еще один "20 век" предлагается пролистать с Вениамином Смеховым, актером-режиссером-педагогом-прозаиком. Смехов серьезен: он не сбивается на извечные актерские байки и не живописует богемную тусовку. Его выбор персонален: "Почему-то хорошее нам кажется вечным. Да и как было представить себе этот круг разорванным, если так крепко связаны все звенья: актеры-зрители-любовь-литература-Любимов-Трифонов-Высоцкий-Окуджава-Шнитке-Визбор и все-все-все...". А все-все — это еще и Абрамов-Тендряков. Тем, кто хочет узнать, почему актеры так не любят друг друга и кто виноват в таганском конфликте середины 60-х (отъезд Любимова и самоубийственный приход Эфроса), без книги "Театр моей памяти" не обойтись.
На смену вечной теме пьянства, которая могла похвастаться диапазоном от фольклорной сатиры до Венички Ерофеева, пришла тема наркомании. Тут у нас и помимо западных Берроуза и Уэлша есть свои давние традиции: "Морфий" Булгакова и "Роман с кокаином" Агеева. Теперь эту тему вынуждены осмысливать и "ширяющиеся", и "чистые". Еще одному произведению "про это" сознательно создавался максимально маргинальный образ: и называется-то оно "Низший пилотаж", и описывает тяжелые наркоманские будни вконец опустившегося человека, и, никому не нужное, висело в Интернете уже несколько лет, и автор выдуманный, да и тот, согласно старательно распускаемым слухам, уже умер (речь идет о "Баяне Ширянове", реальный автор, Кирилл Воробьев жив-здоров). Вполне возможно, что все это вместе должно было заставить читателя задуматься: может, и не о наркотиках вовсе речь, а о вечном? Или даже испытать катарсис, что называется, от противного. Противного уже хоть отбавляй. В общем, одно из двух: либо возвращение "Пилотажа" — знак и наркотическая картина мира станет тотальной, либо победит послесловие врача-нарколога, которым снабдил свое издание "Ad Marginem" (и сам автор дополнил старый текст "правильной" главой "Улица мертвых наркоманов"). Ведь и "Москва--Петушки" впервые были опубликованы в СССР в журнале "Трезвость и культура".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
Юрий Мамлеев. Бунт луны. М.: Вагриус, 2001
Х. Л. Борхес, А. Бьой Касарес. Шесть загадок для дона Исидро Пароди: Избранное. Перевод с испанского Натальи Богомоловой. М.: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс, 2001
Вениамин Смехов. Театр моей памяти. М.: Вагриус, 2001 (Серия "Мой 20 век")
Баян Ширянов. Низший пилотаж. М.: Ad Marginem, 2001