На московские экраны вышел фильм Кристофа Гана (Christophe Gan) "Братство волка" (Le pacte des loups). Продюсеры и прокатчики сделали все, чтобы подогреть интерес к своему детищу и целенаправленными действиями довести публику до тяжелого нервного стресса.
О "Братстве волка" я услышал, приехав зимой в Париж знакомиться с новинками французской кинопромышленности. Однако новинку решительно отказались предъявлять и иностранным гостям, и местным журналистам. Говорят, боялись реакции прессы, но в результате так подогрели страсти, что скупая журналистская братия вместе с простым народом начала за собственные кровные скупать билеты в кинотеатры. Картину обсуждал весь Париж, и теперь уже не важно, кто что думает по этому поводу: кассовый успех ей обеспечен.
Повторится ли то же самое в Москве, первой зарубежной столице, куда экспортировали волков,— вопрос открытый, но начало положено доброе. Информация о фильме поступила в последний момент, копия — тоже, на премьере в кинотеатре "Прага" была масса технических неполадок, но все остались довольны, ибо некоторое безумие запрограммировано в структуре самого фильма, и атмосфера в зале этому вполне соответствовала.
Например, когда чудовищный зверь — гроза округи — подкрался к юной героине фильма, переводчица в кабине, видно, тоже онемела от страха, и в течение нескольких минут публика имела возможность наслаждаться подлинной французской речью. Услышав "Qu`est ce que c`est?", один из наиболее сознательных зрителей пришел на помощь и громко сказал: "Что это такое?" Собственно, сей вопрос вполне мог быть отнесен к фильму в целом: такой постмодернистской мешанины всего на свете мы, кажется, еще не видели. Здесь будут восхитительные съемки Версаля и пропитанные немым ужасом пейзажи южных лесов; разорванные в клочья тела и падающие с неба гигантские капканы; своры волков и собак; какое-то совсем уже экзотическое зверье в панцире; дуэли на эксклюзивных пистолетах и палках в стиле кунг-фу; экзотический индеец, весь в татуировках; интриги, куртизанки, мистика и инцест.
А в основе всего этого — старая французская легенда о чудовище из Геводина, терроризировавшем французскую провинцию в середине XVIII века. Истребить зверя (которого вначале наивно принимали за волка) стало делом государственной важности и чести, ибо над беспомощным королем Людовиком XV начали посмеиваться недруги-англичане. С помощью искусного таксидермиста соорудили чучело непомерных размеров волчары и стали считать, что с чудовищем покончено. Покончено и с документальной основой: в финале полет авторской фантазии привел к раскрытию чуть ли не жидомасонского заговора. Разлагающиеся гады-аристократы, сами волки позорные, пытались шантажировать короля и практически съели Францию. Но время придет — революционеры откроют Бастилию и наведут в стране порядок.
Такова версия национальной истории, которую развивает Кристоф Ган,— не слишком глубокая, но бойкая. Такова же и философия: человек пострашнее любого зверя. Что в фильме несомненно интересно — это увлеченность, с которой режиссер и его подручные выстраивают пир киномании. Вместо ожидаемого галантного фильма плаща и шпаги с тенью Д`Артаньяна они разыгрывают мультикультурный спектакль, где смешивают стильную готику "Сонной лощины" (Sleepy Hollow) с балетной боевой пластикой Джона Ву (John Woo), самурайские традиции — с мистической средневековой плесенью "Имени розы" (The Name of the Rose) и с духом спагетти-вестернов Серджо Леоне (Sergio Leone). При этом киномания не должна отталкивать простых неискушенных зрителей, а как раз напротив.
В принципе об этом давно мечтают наиболее пассионарные французские кинематографисты — от Жан-Жака Анно (Jean-Jacques Annaud) до Люка Бессона (Luc Besson) и создателей "Астерикса и Обеликса" (Asterix et Obelix): будучи в душе эстетами, все они плюют на куртуазный и стерильный хороший тон, все пытаются делать варварское простонародное кино, которое потребляли бы не только во Франции. Заодно корректируется имидж последней: вместо элегантности и остроумия кодом становится вульгарность и звериный нрав.
Кристоф Ган — бывший кинокритик, один из самых убежденных реформаторов французского кино, призванный вернуть ему вкус и запах живой плоти, а как сверхзадача — заманить в залы молодую публику. Режиссер-патриот мыслит наднациональными категориями: он приглашает блестящего датского оператора, гонконгского монтажера (не только работавшего с Ву, но и носящего его фамилию), чудовище ему делает на компьютере специалист по спецэффектам из Голливуда. А актеров привлекает молодых и самых энергетичных — Самуэля Ле Бьяна, Венсана Касселя, Марка Дакаскоса, Эмиль Декуэнн, Монику Беллуччи.
Все бы замечательно, если бы во всем не ощущался перебор. Еще не нанесен решающий удар — а громоподобный звук уже бьет по голове всем своим долби-серраундом. Индеец, владеющий техникой кунг-фу,— это, конечно, живая иллюстрация мысли о том, что земля круглая: поехал на Запад — попал на Восток. И в самый разгар этой вселенской круговерти почему-то возникает подобие ностальгии по выброшенному в помойку провинциальному французскому вкусу.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ
Подробности — на сайте www.unifrance.org.