Компромиссная решимость

Анализируя попытку государственного переворота в Абхазии и реакцию абхазской власти, обозреватель "Огонька" пришел к выводу, что имеет дело с новой для постсоветского пространства политической культурой

Ольга Алленова

В первый вечер противостояния у президентской администрации, когда группа молодых оппозиционных активистов ворвалась в здание, а президент его покинул, на улице раздавались радостные крики: "Президент сбежал!", "Сбежал, как Янукович!". Эйфория от внезапного ощущения победы, свободы, начала новой эпохи передавалась в социальных сетях, по телефону, даже в новостных заметках из Абхазии.

Но уже утром президент появился на телеэкране и сказал, что он на месте, в Абхазии, он не хочет противостояния и кровопролития, и именно по этой причине он покинул захваченное здание, а силовики не принимали жестких мер в отношении людей, захвативших здание.

В этот день эйфория исчезла. Все вдруг поняли, что никто никуда не ушел. Что власть остается. Конечно, оппоненты Анкваба были разочарованы. Кончено, они не собираются сдаваться и будут бороться дальше. Но даже его яростные противники не могли не признать, что нынешний абхазский президент оказался умнее многих предыдущих. Ему не нужно было отдавать приказа силовикам — они и так бы задержали оппозиционеров, прорвавшихся в здание, а суд дал бы им "десяточку". Ему ничего не нужно было делать. Просто сослаться на закон, запрещающий прорываться в президентскую администрацию. А еще спецназ мог открыть огонь, защищая орган госвласти и ее представителей. А потом сказать, что в здание прорывались террористы. Все это могло бы случиться где угодно, хоть в России. Но не в Абхазии. В Абхазии такие действия непременно привели бы к обострению конфликта, вовлечению в него городских площадей и улиц. И Анкваб в своем выступлении четко дал это понять, сказав, что сейчас, пока не пролилась кровь, еще есть шанс вернуться в правовое русло.

Мог бы отомстить. Мог бы пообещать "кузькину мать" всем оппозиционерам. Но не сделал. Наоборот — призвал никому не мстить. Это меня поражает больше всего. Откуда на постсоветском пространстве такая политическая культура?

Этот шаг абхазы, конечно, не могли не оценить. Народ, переживший тяжелую войну с Грузией в 90-е, за последнее десятилетие несколько раз оказывался на грани гражданской войны именно из-за борьбы политических группировок. Я помню, как в 2004 году Москва закрыла границу с Абхазией, которая выбрала не того президента. Эти тяжелые месяцы в Сухуме до сих пор помнят, несмотря на то что Россию искренне любят и благодарят за признание 2008 года. Но в те месяцы блокады Россия дала абхазам хороший урок — нельзя зависеть полностью от экономики чужой страны. Нужно иметь собственную. Именно поэтому абхазская оппозиция сегодня требует от власти создания собственных предприятий, рабочих мест в сельском хозяйстве, чтобы иметь уверенность в завтрашнем дне. Чтобы не оказаться когда-нибудь с закрытой границей и без хлеба. И это требование я вполне понимаю.

В 2011 году на досрочных президентских выборах — новое серьезное противостояние. Анкваб тогда победил, потому что ходили совершенно неправдоподобные легенды о его честности и принципиальности, и именно такого президента хотел избиратель, уставший от клановых разборок, коррупции, криминала.

Про принципиальность Анкваба я тоже могу кое-что вспомнить. Предвыборная кампания 2011 года пришлась на самый разгар внутрицерковного конфликта. Молодые монахи Ново-Афонского монастыря заявили, что Абхазская церковь не может больше находиться под юрисдикцией Грузии. Фактически она находилась под окормлением Московского патриархата, который тем не менее считал ее частью Грузинской православной церкви. Монахи потребовали автокефалии Абхазской церкви, а вскоре заявили о выходе из Сухумо-Абхазской епархии и создании Священной митрополии Абхазии, надеясь рано или поздно получить признание у Вселенского патриарха. Немалая часть общества их поддержала. Москве такие действия, конечно, не понравились. Конфликт разгорался во многом еще и оттого, что в Новом Афоне появились свои хозяева и свои порядки. Среди кандидатов в президенты тоже не было единого мнения. Один из них говорил мне, что монахи незаконно удерживают монастырь и власть должна его освободить любой ценой, и это отражало настрой части абхазской и московской элит; а Анкваб спрашивал: "А как вы себе это представляете? Как я буду их оттуда выгонять? Это же монастырь, а не банк". Он стал президентом, и в монастырь тогда не пришел спецназ, и до сих пор не пришел. В Москве ему намекали, что надо решать вопрос, но он как-то сумел объяснить, что решить его можно только в мирном русле. В Абхазии сегодня Церковь расколота, у нее два центра — в Сухуме и Новом Афоне, и это, наверное, плохо, но не хуже, чем силовые действия, которые могли бы привести к трагедии.

А потом была затяжная эпопея с военными санаториями, которые много лет находились в аренде у российского Минобороны. Санатории эти нуждались в капитальном ремонте, и, начав ремонт, ведомство уволило оттуда всех местных сотрудников. Абхазские СМИ подняли скандал, во время которого выяснилось, что Минобороны намеревалось получить санатории в собственность. Абхазское общество ревностно следит за тем, чтобы земля и собственность Абхазии не продавалась иностранным гражданам. И тут дело не только в том, что абхазы боятся россиян с их деньгами, просто общество очень маленькое, прироста населения практически нет, и страх исчезновения как этноса у абхазов уже в крови. Тем более что некоторые родственные абхазам народы, например убыхи, жившие на территории Большого Сочи, практически исчезли.

Санатории тогда остались в собственности Абхазии, сотрудники вернулись на работу. Министерство обороны, не желая тратить деньги на ремонт арендованных зданий, от санаториев отказалось. Это, конечно, большой вопрос, кто в итоге выиграл, ведь содержание этих объектов абхазскому бюджету дорого обходится, отремонтировать эти здания Абхазия не сможет, и там, где могли быть туристы и деньги, будет старый советский сервис и не будет доходов. Но тут принципиально важно другое — в решении этих проблем власть выступила на стороне своих избирателей.

При этом Анкваб сумел сохранить не просто рабочие отношения с Москвой, а хорошие отношения с Москвой. А вице-премьер Александр Хлопонин, курирующий реализацию Комплексного плана содействия социально-экономическому развитию Абхазии, на который Москва потратила уже около 12 млрд рублей, регулярно хвалит абхазское руководство за грамотное, целевое использование средств. Вот и недавно, 22 мая, хвалил. Именно за все эти бассейны, стадионы, дороги, школы.

Казалось бы, общество должно быть довольно тем, что им руководит принципиальный президент. Но общество недовольно. Экономика не развивается, российские деньги вливаются в социальную инфраструктуру, а не в реальный производственный сектор; роскошные и дорогие бассейны и стадионы людей не накормят. Президент очень закрытый, с оппозицией встречается редко, оппозиционных журналистов на брифинги не пускает. С коррупцией пока не справился, хоть и пытался поначалу, до серии громких покушений. Чиновники по-прежнему ездят на роскошных автомобилях. Вертикаль власти жесткая, президент все контролирует сам. Шутят, что даже цвет побелки на новых объектах сам выбирает. А общество, с одной стороны, хочет больше демократии и больше свободы, а с другой — жесткой борьбы с коррупцией, арестов, судебных приговоров. Такой вот запрос.

Я долго не могла понять, что же не устраивает абхазское общество в президенте. "Вы всегда недовольны,— говорю знакомому из Абхазии.— Вам не угодишь". А он отвечает: "Мы не забыли то хорошее, что власть сделала. Но мы хотим двигаться дальше. А развития не видим. Мы что, не имеем права на свое мнение? За эту страну мы кровь проливали. Имеем право". Он допускает, что иногда за оппозиционной активностью стоит борьба за власть. Что в оппозиции есть люди, которые сводят счеты. "Но то, что народ выходит на площадь, это для власти полезно,— говорит мой собеседник.— Власть будет помнить о том, что она не одна в этом мире, а кроме нее есть люди, которые ее выбирают".

И вот эта мысль поражает меня своей очевидностью. Нормальное общество — это когда люди говорят, что власть хвалить не надо, потому что она на службе у народа. И когда власть помнит о том, что нельзя стрелять в людей, которые ее выбирают.