Выставка фотография
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
В Строгановском дворце, филиале Государственного Русского музея, открыта выставка "Дикий Запад в фотографиях. Из цикла "Америка в фокусе". Из коллекции Библиотеки Конгресса США". Одно из самых богатых фотособраний мира представляет классику своей ранней документалистики — более 80 снимков старых и новых жителей Северной Америки. Рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
На этой выставке все вроде бы как и должно быть на выставке с таким названием. Индейцы, много индейцев: вожди старые, вожди молодые, вожди совсем юные; церемонии, обряды, костюмы, перья, оружие, дети, женщины. И те, кто пришел незваными на их землю: золотоискатели, дорожные строители, горняки, смешные поезда, красивые лошади, унылый быт, долгожданный золотой песок в сите. В наших глазах — это чистое кино. В глазах истории — ценнейшие документы. Вот только документы эти не столько о реальности, сколько о том, какой хотели видеть свою реальность ее хроникеры. Зазор между тем, как было на самом деле, и тем, как это сняли фотографы,— основная интрига экспозиции.
Библиотека Конгресса выбрала из самого что ни на есть лучшего — в ее коллекции хранятся десятки тысяч снимков (негативов, отпечатков, дагеротипов, стереографии и других продуктов раннего фотопроцесса) самых главных хроникеров середины XIX — начала XX веков. Среди них и Фредерик Монсен, который снимал на Восточном побережье и прославился среди коллег тем, что сделал себе экспедиционную "темную комнату" в долине Смерти, вырыв глубокую яму под черным навесом, куда и прыгал, чтобы проявлять свои пластины. Здесь и Джон С. Х. Грэбилл, бытописатель фронтира — его прииски, железнодорожные виды, ковбои, караваны, поселения вошли во все учебники истории. Здесь и сестры Эмме и Майме Герхард — хозяйки первого в Америке женского фотоателье, которые прославились фотографиями индейских танцев, съемка которых вскоре была запрещена самими индейцами. Ну и, конечно, главный герой выставки — Эдвард Шериф Кертис, совершенно одержимый фотограф-этнограф, оставивший после себя изображения более 40 тыс. представителей 80 племен, обитавших на Великих равнинах, плато, Аляске, юго-западном и северо-западном побережьях.
Кертис снимал очень систематично, хотел успеть как можно больше: "Информацию, которую мы должны сберечь для следующих поколений <...> следует собрать немедленно, иначе эта возможность будет потеряна навсегда",— писал он. Но получалась у него все-таки никакая не наука, скорее лирика: его портреты все родом из западноевропейской живописи, индейские мать и дитя сделаны по иконографии мадонны с младенцем, за суровым индейским вождем стоит ренессансный портрет, за групповыми изображениями верхушки племени — голландские "корпоративные" сцены. Его представления о документальности были тоже далеки от научных: ради правильного, этнографически чистого кадра он убирал все, что могло указать на взаимопроникновение цивилизаций. Его герои за плату позировали как воины, хотя уже жили в резервациях, он тщательно ретушировал все приметы белой культуры, которые в изобилии имелись в обиходе индейцев: подтяжки, зонтики, часы, повозки — все это было лишним в глазах фотографа. Строгие антропологи ему потом еще долго это припоминали, тем не менее фотографии, кинопленки, звукозаписи, дневники Кертиса вошли в золотой фонд материалов для изучения культуры североамериканских индейцев.
Проблема колониального сознания белых фотографов, конечно, не была их проблемой, все вопросы тут выдумали куда позже. В упрек им ставили и коммерчески выгодные стереотипные изображения (лучше покупалось то, что утверждало ценность благ, принесенных европейской цивилизацией диким землям и народам), и восприятие индейцев как представителей низшей расы (в этом смысле особенно досталось фотографии "Три любимчика дяди Сэма" Джона Грэбилла, которую обвиняли в том, что индейцы племени лакота изображены на ней как ленивые нахлебники), и сознательное умалчивание адаптивных способностей индейцев (как правило, любые свидетельства восприятия коренными народами привычек и умений колонизаторов стирались из документальной фотографии этого времени). Все это было. Но эти упреки — болезни нашего времени. А профессиональным подвигом этих фотографов была тотальная любознательность к тому, что вообще-то не было модным, не казалось красивым, было странным и порой чрезвычайно труднодоступным и трудноуловимым — к чужой культуре и чужому "я".