Союз мечты и капитала

Десятилетия перед Великой депрессией были для США временем стремительного прогресса — технологического, социального и, конечно, экономического. По сути "американская мечта" — продукт именно того времени, и даже последовавший за бумом крах не смог погубить одну из самых сильных идей XX века.

ЕЛЕНА ЧИРКОВА

Эра процветания

Эдгар Доктороу в романе "Рэгтайм" утверждает, что Америка на заре XX века — "нация паровых экскаваторов, локомотивов, воздушных кораблей (дирижаблей.— Е. Ч.), двигателей внутреннего сгорания, телефонов и двадцатипятиэтажных зданий". США 1920-х — это уже нация самолетов, автомобилей, электробытовых приборов и стоэтажных небоскребов.

Ускорение американской экономике придала Первая мировая война, США — единственное государство в мире, которое от нее только выиграло. 1920-е годы в США называют эрой процветания, или периодом процветания Кулиджа — по имени тогдашнего президента страны. В те годы Штаты обладали самой быстроразвивающейся экономикой в мире. В 1925-1929 годах ВВП рос средними темпами 8,9% в год. Повышались производительность труда и зарплата.

Американский писатель Джон Дос Пассос отмечает в романе "Большие деньги", действие которого охватывает тучные послевоенные годы, что теперь "люди делают куда больше денег, чем когда-либо прежде в своей жизни, покупают акции, стиральные машины, шелковые чулки своим женам и еще посылают деньги престарелым родителям"; в Нью-Йорке все строят карьеру; интеллектуалы зачитываются "Теорией праздного класса" Т. Веблена; движение на улицах города плотное.

Растет и оптимизм американцев, крепнет вера в будущее. Люди начинают понемножку залезать в долги. Это резкое изменение менталитета, ведь до 1920-х брали лишь ипотеку, причем только на небольшую часть стоимости недвижимости, и старались рассчитаться как можно скорее. Теперь на потребительские кредиты покупают товары длительного пользования, которые раньше были доступны лишь немногим. Американцы могут позволить себе гораздо больше предметов роскоши, чем раньше. Маркетинговый лозунг 1920-х: "Купи сейчас!" К 1925 году в стране действуют полторы тысячи финансовых корпораций, выдающих потребительские кредиты.

Особым спросом пользуются легковые машины. В 1900 году в США их было зарегистрировано всего 8 тыс., в 1912-м — 944 тыс., а в 1917 году насчитывалось уже 5,1 млн, выпуск легковушек достиг 1,7 млн штук. В 1925 году производство легковых автомобилей достигло 3,6 млн, парк составил 20 млн машин (при населении 120 млн человек). Ничего удивительного. Ford становится массово доступным. Генри Форд на своем заводе еще в 1914 году увеличил зарплату рабочих с $2,34 за восьмичасовую смену до $5, что составляло в год примерно $1250 (около $25 тыс. в современных ценах). Знаменитая модель "Т" стоила $360, что позволяло простому рабочему у Форда менять машину ежегодно. В 1920 году один автомобиль приходился на три семьи, к концу десятилетия он был практически у каждой. Пионером кредитования под покупку автомобиля стала General Motors. В 1925 году 2/3 реализованных машин было продано в кредит, несмотря на то, что он был очень дорог: процентная ставка достигала 30% годовых.

С другой стороны, конвейер и система рациональной организации рабочего процесса Тейлора увеличивали производительность на заводах Форда раз в пять-шесть, делая труд гораздо более тяжелым. Доктороу в "Рэгтайме" утверждает, что идея конвейера, где "человек, который всовывает винт, не накидывает на него гайку... человек, который накидывает гайку, не закручивает ее", озарила его изобретателя на бойне, "где он увидел, как коровьи туши, висящие на стропах, проплывают над головами мясников". Джон Дос Пассос в "Больших деньгах" описывает "скоростную, потогонную" систему Тейлора так: "Меньше непроизводственных потерь, больше надсмотрщиков, соглядатаев, провокаторов и осведомителей (пятнадцать минут на ланч, три минуты на туалет)... поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимайзавернигайкузавинтиболтвгонишпонку, и повторяй эти монотонные быстрые операции до тех пор, покуда не отдашь все свои жизненные соки до последней унции".

Сплошное электричество

Двадцатые годы прошлого века были временем интенсивного научно-технического прогресса. Появились радио и телефонная связь, была практически завершена "электрификация всей страны" и созданы энергосбытовые компании. Их появление улучшало ситуацию в экономике радикально — передача энергии на дальние расстояния позволяла теперь размещать производство где угодно, например вблизи источников сырья, в местах с дешевой рабочей силой или рядом с рынком сбыта, а не как раньше — только по соседству с угольной шахтой или рекой. В 1907 году к электрической сети было подключено 8% строений, в 1921-м — 37,8%, в 1929 году — 67,9%, в том числе жилые дома. В 1929 году США вырабатывали больше электроэнергии, чем весь остальной мир.

В результате электрификации резко вырос спрос на электроприборы. В эту категорию входили фонографы, стиральные, посудомоечные и швейные машины, пылесосы, кофеварки, а также изобретенный в 1919 году холодильник, считавшийся умопомрачительной роскошью. С 1921 по 1929 год продажи электроприборов почти удвоились. Продажи радио — правда, почти с нулевой базы — подскочили в 30 раз: в 1920-е годы начинается регулярное радиовещание. В отличие от автомобиля радио было очень дорогим, на него копили годами всей семьей.

В романе "Рэгтайм", действие которого происходит в 1900-1910-е годы, горничная чистит ковер "новомодным электрическим всасывающим очистителем", то есть пылесосом. Электрическими розетками нашпигован дом Джорджа Бэббита, героя романа известного американского писателя первой трети XX века Синклера Льюиса "Бэббит", вышедшего в 1922 году. Бэббит — торговец недвижимостью в провинциальном городке, спешащий воплотить американскую мечту. В его доме "везде электричество заменяло свечи и грязные камины. В спальне было три штепселя для ламп, скрытые крошечными медными дверцами. В коридоре были специальные штепсели для пылесосов, а в гостиной — для торшера и для вентилятора. В нарядной столовой... тоже были специальные штепсели для электрического кофейника и электротостера".

Героини "Бэббита" в основном домохозяйки. Дамы не работают: мужья против, иначе пойдут разговоры, будто они их плохо обеспечивают. Хотя прислуги держат мало, забот по дому часа на два, экономия усилий достигается за счет газового отопления, электрических плит, пылесосов. В остальное время жены объедаются шоколадом, ходят в кино, разглядывают витрины, собираются посплетничать и поиграть в карты.

В иронической повести "Человек, который знал Кулиджа" Синклера Льюиса есть сентенция о том, что дала "современная американская наука" домохозяйке, и еще одна ода пылесосу: "Только подумай об электромойке для посуды — работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму — и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры — пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах". Вот она, новая Америка: "радио вместо фисгармонии, электролампа с художественным абажуром вместо старинной керосиновой и журнал с двухмиллионным тиражом вместо старой пыльной книги, переплетенной в телячью кожу".

Бурлящие 20-е

В 1920-е на фондовом рынке был бум, там играло около миллиона американцев. Массово возникали взаимные фонды. В 1921 году индекс Доу--Джонса — индекс цен акций крупнейших промышленных компаний — колебался ниже отметки 80 пунктов, к концу 1928-го он достиг 300 пунктов, а на пике, 3 сентября 1929 года, составил 381 пункт.

У инвесторов в моде акции не только производителей электрооборудования и бытовой техники, радиовещательной Radio Corporation of America, но и химических концернов, компаний, связанных с кинематографом (в 1927-м был создан первый звуковой фильм), и авиационные акции.

Всплеск интереса к авиационной отрасли связан с полетом в Париж пилота Чарльза Линдберга в мае 1927 года. Это был первый беспосадочный одиночный перелет через Атлантику. Предыдущие 12 попыток закончились неудачно, из них шесть — смертью. Слава Линдберга была примерно такой же, как у Юрия Гагарина после первого полета в космос.

Один из главных героев "Больших денег" — Чарли — талантливый инженер и соучредитель крупной компании, разрабатывающей авиационные двигатели. Раньше Чарли мыкался в поисках работы, был вечно на мели, и девушки рядом с ним не задерживались. Но вот инвесторы найдены, и дела начинают налаживаться. "Авиация — это отрасль, за которой будущее... Лет через десять..." — такими словами уговаривает Чарли свою новую пассию остаться с ним. Финансовый раздел газеты "Ивнинг Ньюс" предсказывает бум акций авиастроительных компаний. То, что Чарли связан с этой отраслью, теперь начинает привлекать женщин. На одной из вечеринок Чарли сообщает, что занимается авиадвигателями, и слышит в ответ: "Значит, вы летчик. Ах, как здорово, с ума можно сойти". Один из героев романа верит, что на самолетах можно заработать столько денег, сколько никогда не заработаешь, "торгуя дешевыми "фордами"".

Семейные корпорации не в моде, в моде — акционерные общества. Партнер Чарли Джо хотел бы "сам управлять заводом в провинциальном городке и потом передать его по наследству своим внукам", но это было приемлемо лишь в далеком прошлом. "Теперь же, если бизнес топчется на одном месте, не расширяется, можешь забыть о нем". Партнеры приходят к выводу, что для развертывания производства одного из типов самолетов им нужна корпорация, то есть публичная компания. Чарли становится ее вице-президентом с зарплатой $25 тыс. в год (полмиллиона в пересчете на нынешние цены). Инженеру Чарли приходится вникать в финансовые вопросы: "...на листках бумаги появлялись такие мудреные слова, как "капитализация", "амортизация", "износ", а за ними следовали крупные цифры с кучей нулей". "Скоро все мы будем с большими деньгами",— уверены предприниматели. Мечта сбывается: концерн провел первоначальное размещение акций (IPO), они взлетели — и Чарли сказочно богат.

На свободные деньги он скупает акции других компаний. Системы у него нет: в один день "Чарли решил бросить монетку, чтобы попытать судьбу. Выпал орел. Он позвонил в офис и распорядился скупать завтра акции по цене открытия". Подзуживают и брокеры, которым активный клиент выгоден: Чарли нравится разговаривать с брокером по междугородному телефону, а тот убеждает инженера, что у него "крепнет чутье рынка ценных бумаг". Чарли играет на инсайдерской информации, что в те годы не было запрещено. Он получает телеграмму от некоего сенатора и спешит поговорить с брокером. На следующую ночь телеграфные агентства передают сообщение о внесении в Конгресс законопроекта о субсидировании пассажирских аэролиний, и акции авиационных заводов мгновенно взлетают. Чарли продает все по самой высокой цене, а вечерние газеты не подтверждают сообщений агентств.

Чарли вдруг обнаруживает, что может пользоваться банковским кредитом, что он и делает. Новый автомобиль, изысканные костюмы от "Брукс Бразерс", застолья в ресторанах, спортивный "паккард-фаэтон", длинный, низенький, сделанный на заказ, с кожаной обивкой.

К Чарли пытается вернуться девушка, бросившая его когда-то по причине его бедности. Она пишет: "Чарли — ты мой лучший друг (подчеркнуто двумя линиями), тот человек, который живет в реальном мире бизнеса, производства и труда, и все такое, к которому мне так сильно хотелось бы принадлежать". Неужели в 1920-е годы в США девушки писали такие любовные письма?

Вот пересказ Дос Пассоса новостного фона, относящегося к фондовому рынку (текст с пропущенными запятыми — его фирменный стиль): "Широкая реклама умение вздувать цены на бирже расширение услуг телеграфных аппаратов передающих сообщения с биржи оборудование такими аппаратами всех брокерских контор, ясные увеличенные светящиеся строчки биржевых сообщении привели к вполне естественному результату — возникновению по всей стране повышенного интереса к фондовой бирже".

Заголовки в прессе такие: "На рынках царит оптимизм" или "Займы брокеров опять сильно возросли". Второй — признак надвигающегося краха. Чем больше рычаг (отношение заемных средств к собственным), с которым ведется торговля, тем рискованней операции. Перед кризисом 1929 года был зафиксирован не только резкий рост займов брокеров, но и процентов по ним, устанавливаемых банками, что современные экономисты трактуют как понимание рынком неизбежности краха.

Абсурд бычьего рынка

Еще один роман о процветании 1920-х годов в США — "Острие бритвы" написан англичанином Сомерсетом Моэмом. По времени действия охватывает великое процветание и Великую депрессию и описывает жизнь состоятельных американцев. Моэм точно уловил и передал изменения в психологии инвесторов, вызванные длинным рынком быков.

В инвестировании он кое-что понимал. Гонорары от своих ранних книг Моэм вложил в государственные облигации США. В 1921 году фирма, где был открыт его брокерский счет, обанкротилась, и Моэм считал, что банкротство было мошенническим. Он смог вернуть 2/3 своего капитала и эти деньги опять вложил в облигации — на этот раз через более надежного брокера. В облигациях Моэм пересидел Великую депрессию.

Героям "Острия бритвы" кажется, что для Америки наступает "золотой век", блаженное состояние, и американских "королей коммерции вполне можно приравнять к тем меценатам времени итальянского Возрождения, которые наживали свои богатства торговлей. Например, Медичи. Два французских короля не погнушались взять в жены девиц из этого прославленного рода, и... недалек тот час, когда европейские монархи будут домогаться руки той или иной принцессы долларов".

Один из главных героев романа Грей — компаньон в брокерской конторе. В 1920-е дела фирмы идут блестяще, Грей гребет деньги лопатой. По поводу рождения первого ребенка дарит жене кольцо с огромным бриллиантом, второго — соболье манто. Старший компаньон в конторе, его отец Генри Мэтюрин может позволить себе еще больше. Он обожает сына, ни в чем ему не отказывает и однажды к Рождеству дарит ему усадьбу в Южной Каролине, чтобы было куда съездить на две недели пострелять уток.

Генри занимается, в частности, управлением деньгами тещи своего сына миссис Брэдли и ее брата Эллиота Темплтона. Сначала он очень консервативен, не поощряет спекуляций и помещает их деньги в самые солидные ценные бумаги. Его рекомендациям верят безоговорочно. Возможно, потому что капитал все равно прирастает. Это признак растущего рынка — тебя выносит наверх волна: "с ростом курса акций их сравнительно скромные состояния тоже росли, что и поражало их, и радовало". Эллиот, не ударив пальцем о палец, оказывается в 1926 году почти вдвое богаче, чем был в 1918-м. Генри отговаривает и других своих клиентов от сомнительных инвестиций. Гонит из офиса старушку, которая пришла вложить деньги в нефтяную схему, рекомендованную ей приходским священником. Известная примета перегрева рынка — это когда рекомендации, куда вкладываться, начинают давать чистильщик сапог или дантист.

Однако постепенно осторожность уступает другим чувствам. Генри "не в силах больше смотреть со стороны, как его знакомые биржевики за одни сутки наживают состояния". Он перестает, наконец, противиться силе событий и, отбросив свою всегдашнюю предусмотрительность, включается в общий ажиотаж. Пишет Эллиоту Темплтону, что "к рискованным спекуляциям относится, как и раньше, отрицательно, но сейчас это не риск, это подтверждение его веры в неисчерпаемые возможности родной страны. Его оптимизм зиждется на здравом смысле. Ничто не может приостановить бурное развитие Америки". Заодно Генри информирует Темплтона, что новая тактика инвестиций в интересах миссис Брэдли принесла ей $20 тыс., и просит "свободы действий", о которой Эллиот "не пожалеет". Эллиот далек от биржевых спекуляций, но даже он не может устоять против такого искушения и теперь, получая вместе с утренним завтраком газету, первым делом просматривает не светскую хронику, а биржевые сводки.

К счастью, Эллиоту Темплтону хватает здравомыслия вовремя выйти из инвестиций. "Операции, которые Генри Мэтюрин провел для него, оказались такими удачными, что у Эллиота очистилась кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов, доставшаяся ему как бы в подарок". Он решает купить дом на Ривьере. Бежать от суетного света постаревший Темплтон собирается в Антиб, который в скором времени становится средоточием фешенебельной жизни. Всемогущее ли провидение или собственный безошибочный инстинкт подтолкнул его к такому выбору, не суть важно. Дом в Антибе станет прибежищем для друзей и родных, которые потеряют состояния во время Великой депрессии — она не за горами.

Чарли из "Больших денег" повезло меньше, ему не удается сохранить богатство. Азарт приводит ко все более абсурдным решениям. Но это будет потом, а пока все признаки бума налицо. "Над головой в голубом небе гудит самолет. <...> Трансконтинентальные пассажиры уютно устроились в мягких креслах, большие люди с банковскими счетами, у них хорошо оплачиваемая работа, их встречают у подъезда привратники, миловидные телефонистки приветствуют их, говорят "доброе утро". <...> Трансконтинентальный пассажир думает о контрактах, прибылях, путешествиях во время отпусков, об этом могучем континенте, протянувшемся от Атлантического до Тихого океана, о власти, о шелесте долларовых бумажек; перенаселенные города... асфальтированное платное шоссе, авиатрасса; поезда, самолеты: история ускорения ценой в миллиарды долларов..."