Сегодня исполняется 60 лет Бернардо Бертолуччи (Bernardo Bertolucci) — итальянскому режиссеру, признанному в Европе кинематографистом номер один, сделавшему голливудскую карьеру и снискавшему мировую славу.
Слава улыбнулась Бертолуччи, когда ему еще не было двенадцати и он, сын знаменитого поэта и кинокритика, впервые напечатал свои стихи. Восемь лет спустя Бернардо выиграл приз за стихотворный сборник, а в 23 стал автором культового фильма "Перед революцией" (Prima della Rivoluzione). Тем самым Бертолуччи дал определение целой эпохе. Другое программное определение принадлежало режиссеру Марко Беллоккио (Marco Bellocchio): его фильм "Китай близко" своим названием намекал, куда направлены взоры левой западной интеллигенции — от Сартра до начинающего студента. Значительную часть того, что Бертолуччи сделал в 70-е годы, можно было бы объединить в цикл "После революции": в него вошли бы в первую очередь такие фильмы-метафоры, как "Последнее танго в Париже" (Ultimo Tango a Parigi) и "Луна" (La Luna). В них еще сохраняется аромат романтической утопии, но преобладает горечь трезвых уроков.
Уроком номер один стало столкновение коммуниста Бертолуччи с реальным социализмом. На состоявшемся в 1973 году в Риме советско-итальянском симпозиуме Сергей Герасимов заявил, что "Последнее танго в Париже" исполнено "низкопробного пафоса". Один из маститых кинокритиков сказал, что боится за талант Бертолуччи, ибо "показывать с такими подробностями отвратительный кусок масла — омерзительно". Как видно, этот сексуально-просветительский эпизод сильно сдвинул крышу не только вымышленной героине фильма "Зависть богов", но и реальным мужам идеологического фронта.
Итальянские участники симпозиума были удивлены столь ярой сексофобией гостей и пытались убедить их, что к искусству нельзя подходить с позиций деревенского священника. Самое пикантное заключалось в том, что сомкнулись взгляды коммунистических ортодоксов и правых консерваторов. Последние требовали пожертвовать искусством ради "чувства стыдливости". Первые апеллировали к Москве, говоря, что там "хотят построить морально здоровое общество, где масло используется как продукт питания, а не для таких целей, как в грязном фильме Бертолуччи".
Четыре года спустя режиссер впервые посетил Москву и привез свой пятичасовой гигант "Двадцатый век" (Novecento). На пресс-конференции Бертолуччи метал громы и молнии в адрес США, где прокатчики вырезали из картины несколько эпизодов, усмотрев "слишком много красных знамен". Однако если гость был внимателен, он мог заметить, что "цензура" московской публики была направлена в ту же сторону: зрители впивались в экран в ключевых эротических сценах (в этом деле Бертолуччи нет равных) и отсиживались в буфете, когда нагнетались эпизоды революционной борьбы — кстати, не менее вдохновенные.
Бертолуччи всерьез заинтересовался "социальной индивидуальностью" нашей страны, ее коллективной психологией. Не потому ли он попросил показать ему прокатную копию "Конформиста" (Il Conformista), неведомо как попавшего на советский экран. Результат интуитивного эксперимента превзошел все ожидания. Из фильма вырезали все эпизоды, связанные с однополой любовью и к тому же отпечатали потрясающе красивый цветной фильм на черно-белой пленке. После этого итальянец Бертолуччи больше не искал приключений в России. Он сделал красноречивое признание: камера — не автомат, и не следует злоупотреблять ею в этом качестве.
Меняется и характер увлечения Китаем, свидетельством чему стал усыпанный "Оскарами" "Последний император" (The Last Emperor). Бертолуччи уже не рассматривает китайский коммунизм как романтическую альтернативу буржуазному миру. "Последний император" вообще не идеологичен: режиссер, по его признанию, был заражен тысячелетней мудростью китайцев и хотел показать, как через все исторические катаклизмы сохраняется непрерывность их ритуалов и культуры.
Собственно, на этом большой Бертолуччи кончается. Его дальнейшие фильмы — или авторские перепевы прошлого, или попытки адаптации к требованиям международного англоязычного рынка. Относительный интерес вызвала "Ускользающая красота" (Stealing Beauty), но и это лишь слабый отблеск былого. Творческая драма Бертолуччи в том, что он незаметно для себя самого превратился из революционера в буржуа, из интеллектуального террориста — в "диву". Из его фильмов ушла хрупкая чувственность, а на смену ей пришел скучливый культурный конформизм.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ