Выставка современное искусство
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Грандиозный мультимедийный проект великого британского кинорежиссера и его супруги, занимающейся театром, представляет собой несколько громадных экранов, на которых актеры, изображающие великих художников, поэтов и деятелей искусства, громогласно зачитывают отрывки из писем, мемуаров и манифестов. ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ ощутил себя не в своем квадрате.
Нигде так отчетливо не ощущаешь правоту царя Соломона. Воистину "во многой мудрости много печали". Тем, кто знает о русском авангарде больше общепринятого минимума, вход на выставку в Манеже заказан. Ничего, кроме страданий и тщетных попыток оправдать эту феерию, такой опыт дать не может. У корреспондента "Ъ" терпение кончилось через десять минут, когда на одном из экранов вспыхнуло имя Сергей Третьяков, сопровождаемое портретом основателя Третьяковской галереи Павла Михайловича Третьякова. Сергей Третьяков был пионером производственного искусства, фотографии и литературы факта. К Павлу Третьякову он не имел никакого отношения — "даже не родственники". Автор портрета Илья Ефимович Репин ненавидел авангардистов и советскую власть, с которой Сергей Третьяков был в прекрасных отношениях до середины 1930-х годов. Наверное, госпожа Боддеке вбила в поисковик только фамилию и взяла первую попавшуюся картинку: портрет-то хрестоматийный. А вот найти фото правильного Третьякова сложнее: надо отправиться в библиотеку с доступом к базе англоязычных академических журналов, открыть подшивку левого искусствоведческого издания October, и вот там-то материала предостаточно. Что бы Гринуэй не говорил о том, как плохо знают в мире русский авангард, с Сергеем Третьяковым ситуация принципиально иная: по крайней мере в США его изучают с несравнимо большим рвением, чем на родине.
Очень хочется защитить эту выставку от критики, то есть в случае корреспондента "Ъ" — от самого себя. Признать, что об авангарде нужно говорить именно так, потому что живая талантливая молодежь скорее донесет славную весть о величии русского искусства начала ХХ века, чем тысячи статей, выставок и этих маленьких штучек, на которых образованные люди имеют привычку настаивать, как их там... фактов, вот. Согласиться с Гринуэем в том, что новому поколению ноутбуков (он все еще использует слово "ноутбук", хотя все давно пересели на планшеты) понятнее драматические реконструкции в стиле популярной передачи Саймона Шама "Сила искусства" на BBC. Откровенно заявить о своем снобизме и отречься от высоколобых представлений о том, что выставки, сколь угодно популярные, должны быть конгениальны своим героям или по крайней мере стремиться к такой же тонкости в передаче важнейших идей, многие из которых до сих пор актуальны. Но не получается, хоть тресни. Мешают детали. Почему Малевича играет представительный мужчина среднего возраста, а Татлина — 20-летний на вид юноша, хотя первый был старше второго всего на шесть лет? Зачем нужны дешевые 3D-мультики, на которых татлинская Башня III Интернационала не похожа на свои фотографии, а киборги женского пола изображают малевичевских крестьянок? Отчего на экранах то и дело мелькает шрифт Impact — самый уродливый русифицированный шрифт после Comic Sans?
В ответ на эти вопросы напрашивается слово "халтура", но перед нами, скорее, результат несовпадения эпох и темпераментов. "Золотой век русского авангарда" — еще один пример глухой стены между модернистами и послевоенными художниками за два года. Первым в жанре разоблачения авангарда выступил Илья Кабаков, присоседив свои работы к Элю Лисицкому на семи этажах Мультимедиа Арт Музея. Сравнение получилось настолько натянутым, что возникало ощущение не то что двух разных художников — принципиально разных видов деятельности. Проектная смелость Лисицкого не имеет никакого отношения к коммунальной клаустрофобии Кабакова. Художнику-концептуалисту хочется верить вслед за старым другом, теоретиком Борисом Гройсом, в преемственность авангардной утопии и советской действительности. Но это не так: между Башней Татлина и углом в рабочем бараке были 1932 год, 1937 год, Великая Отечественная и так далее и тому подобное. С Гринуэем Кабакова роднит постмодернистский скепсис: они оба не верят в возвышенные идеи всеобщего равенства и, соответственно, в искусство, это равенство утверждающее. Авангардисты не герои романа Гринуэя — его вообще никогда не интересовали художники начала века, режиссеру ближе барокко, как в фильме "Контракт рисовальщика", или эстетский ориентализм, как в "Книге у изголовья". Он боится эгалитаризма как огня. Оттого-то главным художественным решением на выставке про авангард становятся подиумы для экранов в виде черных квадратов Малевича. Они дают возможность каждому вдоволь оттоптаться на главном шедевре русского искусства ХХ века. Главный аргумент поклонников "Золотого века": "А что вы сделали в жизни, чтобы критиковать?" И действительно, работа Гринуэя и Боддеке вынуждает задуматься над тем, как надо делать популярную выставку об авангарде: такое не должно повториться.