Что скрывает масть

Премьера театр

Робер Лепаж выпустил вторую часть своей тетралогии, каждая из частей которой посвящена одной из мастей карточной колоды. После "Пик" (первая часть цикла была показана в прошлом году в Москве на Чеховском фестивале) Лепаж обратился к червям. Французская премьера спектакля состоялась в городе Шалон-ан-Шампань. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Создавая свои сценические фантазии, в которых ни время, ни пространство не являются препятствием для свободного монтажа событий, уроженец и житель города Квебека Робер Лепаж отталкивается от простейших житейских коллизий, от историй людей, которые живут на соседних улицах. Тайны далекого прошлого и вроде бы ничего не значащие банальности настоящего он по обыкновению легко складывает в увлекательный пазл. И вдруг оказывается, что путь от сегодняшнего молодого квебекского таксиста арабского происхождения Шаффика, подвозящего какую-то девушку, до великого французского иллюзиониста, отца современной магии Жана Эжена Робера-Удена, можно преодолеть в один скачок. Чтобы потом хоть и небыстро, но невероятно увлекательно распутывать этот клубок мистических связей.

Тетралогию "Карты" Робер Лепаж и его театр Ex Machina стали придумывать по заказу ассоциации театров-цирков с круглыми сценами. Действие всех четырех спектаклей должно происходить внутри круга арены. И для Лепажа это ограничение вовсе не препятствие, а топливо для творчества: он любит разрушать традиционную театральную коробку, искать новую оптику и новую геометрию театра. Что касается артистов и техников, то они в "Картах" совершают профессиональные подвиги. Техники на протяжении вообще всего спектакля находятся под невысокой сценой, согнувшись в три погибели и при этом обеспечивая мгновенные трансформации поверхности. Артисты точно так же, чуть ли не на четвереньках, проводят там время между выходами, за которое они должны быстро преобразиться — всего их семь, а персонажей, как обычно у Лепажа, десятки.

Каждый из спектаклей тетралогии посвящен не просто одной из мастей, но какой-то глобальной теме человечества, которая вычитана из символики карточной колоды. Темой "Пик" была война, темой же "Червей" — а форма красного сердечка напоминает о священной чаше — стали таинства, тайны, религия и мистические верования. Робер Лепаж предлагает прикоснуться к этим материям как в возвышенном, так и в сугубо бытовом их проявлении. И вот Робер-Уден, человек, превративший иллюзион из низовой, ярмарочной забавы в элегантное салонное искусство, отправляется в середине позапрошлого века в Алжир, чтобы показать местным "духовным лидерам", что европейцы владеют искусством магии не хуже аборигенов. А влюбившаяся в таксиста Шаффика и ждущая от него ребенка дочь канадской француженки и австралийца в дни недавней "арабской весны" начинает увлекаться Кораном и надевает хиджаб. Молодая женщина читает лекции по истории кино в Квебекском университете: в начале спектакля она делает это в европейской одежде, в конце — в мусульманской, и ничего, кроме этого преображения, не нужно, чтобы наглядно ввести в спектакль одну из острейших проблем современной цивилизации.

У Лепажа все связано и увязано: история кино возникает потому, что в старости Робер-Уден продал свой парижский театр знаменитому изобретателю трюковой киносъемки Жоржу Мельесу (мы видим в спектакле "Пики" и этот эпизод). В Алжире же французский фокусник обучал премудростям магии маленького мальчика — а тот возьми да окажись прапрадедом квебекского таксиста Шаффика. После смерти отца Шаффик, завороженный семейной тайной, отправляется на поиски своего деда, который, как оказывается, был вовлечен в боевые действия во время войны Алжира за независимость в середине прошлого века... Запутанные сюжетные линии спектакля и конкретные диалоги Робер Лепаж придумывал вместе со своими актерами. Так, что их умению сочинять разветвленные семейные истории могли бы, кажется, позавидовать успешные детективщики и сценаристы мыльных опер.

Конечно, не только в захватывающих коллизиях заключена привлекательность спектакля Лепажа. Он ведь и сам иллюзионист почище Робера-Удена, одну эпоху из другой и одного героя из другого он "вытаскивает" ловчее, чем фокусники извлекают букет цветов из пустого цилиндра — как щелчком, не вставая из-за стола, переносятся влюбленные из его мусульманской семьи в ее канадско-австралийскую. И таинственную, загадочную атмосферу причастности к внебытовым связям людей Лепаж умеет создать лучше, чем кто бы то ни было,— медленным, плавным движением поворотного круга или простой мизансценой, вроде той, в которой главный герой, двигаясь по кругу жизни, то несет на спине уже умершего отца, то встречает оставленную далеко в Канаде беременную подругу. В человеческих тайнах Лепаж видит не только соблазны, но и опасности — раскрыв семейный секрет, Шаффик гибнет в Африке. Впрочем, судьба для великого канадского режиссера — не слепой рок, а сложнейший механизм, поэтому в "Червях" над головами героев висят цепляющиеся друг за друга часовые шестеренки. Людям же под ними не остается ничего, кроме как проживать свои маленькие жизни. Поэтому лепажевская сага заканчивается обезоруживающе сентиментально: мусульманская прабабушка и австралийский дедушка склоняются над новорожденным младенцем.