Слово "респектабельный" в качестве положительного определения употребляется сегодня все чаще. Так пишут не только о костюмах и мебели, но и о новых зданиях, о фильмах, книгах и спектаклях. Комментирует ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ.
Один из моих университетских профессоров говорил в свое время: "Если у вас уже не хватает слов, чтобы похвалить произведение искусства, — скажите 'хорошее'". Поисками такого безусловного определения, после которого утихают споры, занята и современная российская культура, и нашла она пока что два — "респектабельный" и "модный". Термин "хорошее" выдает только упование на консенсус; нынешние слова этот консенсус активно симулируют. И ценности, на которых он базируется, уже не индивидуальные, но массовые. Масса эта, конечно, определенного социального рода: "респектабельный" — значит, попросту говоря, буржуазный; это слово полемично, как "господа" по отношению к "товарищи". В советскую эпоху все положительные определения были монополией власти, и "респектабельное", как и "модное", полемизируют с ними.
Вообще говоря, "респектабельное" и "модное" противоречат друг другу (одно апеллирует к вечному, другое к преходящему), но в отечественном культурном сознании сливаются в первом слове, поскольку мода в принципе считается у нас чем-то крайне респектабельным. Критик пишет, что художник, писатель, режиссер Имярек выше суетной моды, он статусный классик; но при этом критик должен убедить читателя в том, что этот классик вполне поверхностен и масскультурен (а общепонятность всегда можно найти — хотя бы в христианских мотивах) и потому-то он и слывет классиком. Именно в таком виде легче всего сейчас представить читателю каких-нибудь Бодрийяра, Джойса и Штокхаузена, а если постараться — то и Роб-Грийе или даже Джона Кейджа. Но стараться надо.
Российские газетные и телерецензии на события культуры выдают сегодня прежде всего колоссальное напряжение автора. Его задача отягощена сверхзадачей: высказывая свое суждение, он параллельно должен (в отведенное ему время, то есть в спринтерском темпе) доказать, что предмет этого суждения вообще достоин внимания. Его личного интереса к предмету недостаточно (все то, что относится к личности, в нашей культуре по-прежнему не считается убедительным) — необходимо заручиться внешним авторитетом. При этом критик обычно подчеркивает свою отстраненную и печальную интонацию: он дистанцируется от масс, снимает с себя ответственность, хотя вынужден подкреплять свое суждение именно их гипотетическим решением.
Когда понятие "респектабельность" еще не было в ходу, популярна была пародия на него — уничижительные словечки типа "читабельный". Сегодня иронии нет, и самодовольное слово "респектабельный" себя со стороны не видит. В частности, не видит оттенков смысла своего суффикса. Помимо "респектабельного" надо было бы ввести и немецко-английскую кальку "акцептабельный", то есть приемлемый, а точнее — еле-еле приемлемый. "Респектабельный" значит не "достойный уважения", но скорее "достаточный для уважения". Сегодня в ходу и другая бессознательная фигура речи — "достаточно посредственный", "хороший" или "плохой" вместо простого "весьма посредственный/хороший/плохой". Это звучит солиднее и, опять-таки, респектабельнее. В слове "достаточно", как и в слове "респектабельный", сквозит неосознанное убеждение современной российской культуры в том, что цель культуры — достижение определенного уровня, нормы, но не нарушение ее, и что именно эта нормативность делает факт искусства достойным обсуждения. Как ни странно, в этом выражается борьба не столько с радикализмом, сколько с высокой культурой вообще, которая и есть не что иное как радикализм, нарушение норм и преодоление границ.
Действительно, за последние лет десять деятели нашей культуры и критики очень много сил, если не все свои силы, инвестировали в построение новой нормы. Особенно постарались кинорежиссеры, но и остальные стремились к "статусному", а "статусное" есть не что иное как омассовление элитарного, превращение высокого в банальное. Процесс этот происходит естественно, но многие авторы стремились изо всех сил ускорить его. Целью всего этого была тотальная смесь ценностей, которая, между прочим, очень напоминает тотальность советской культуры. Последняя исходила из того, что высокое и есть массовое: различия должны быть сняты в понятии "народное", поскольку массы нет, а есть народ. "Респектабельность" и есть такая "народность" сегодня, которая не предполагает — или делает прямо невозможным — существование чего-либо иного, не столь респектабельного.
Многие чувствуют, что нынешняя эпоха напоминает эру социалистического строительства — во всяком случае, место, которое себе отвела в этом строительстве так называемая творческая интеллигенция, то же, и развитие событий может оказаться схожим. Интересно наблюдать, как ныне автор добровольно кладет свою голову на плаху респектабельности, не догадываясь, что в конце концов его письмо все равно не удовлетворит этому критерию, даже если он его и придумал.