Владимир Путин в ходе прямой линии заявил, что либеральная оппозиция — важная часть общества, к которой надо прислушиваться. В этот раз общение президента с россиянами длилось меньше четырех часов. Политолог и общественный деятель Ирина Хакамада побеседовала с ведущим Борисом Блохиным.
Фото: Виктор Коротаев, Коммерсантъ / купить фото
— Во-первых, хочется узнать, вы довольны тем, как президент ответил на ваш вопрос?
— Я довольна, потому что я понимаю, что есть формальная часть ответа, публичная, но есть нюансы. Нюансы я читала, и я надеюсь, читала правильно, что все-таки в сегодняшней ситуации президент понимает необходимость компромисса, ситуация сейчас "договариваться нельзя соглашаться", и очень важно, где будет стоять запятая.
— А какие впечатления от сегодняшней прямой линии, насколько она отличалась от предыдущих? Кстати, не звучали слова о национал-предателях, которые прозвучали в обращении к Федеральному собранию, и какой-то жесткой риторики не было на сей раз, вы согласны?
— Да, я согласна, что тон был смягчен, и наоборот президент слегка пытался утихомирить тех выступающих, которые начинали с таких речей, в том числе и, подставляя меня, это делали сами журналисты. Поэтому это, конечно, доставило удовольствие. Впервые повестка этой прямой линии была на 70% политической, впервые диалог с большой аудиторией был очень сложный.
Обыкновенным людям было не так просто все это выслушивать, потому что ответы были серьезные, они касались геополитической стратегии, русского характера, черт русского мира, сотрудничества со Штатами, с Европой. Был политологический диалог, и впервые дали слово многим экспертам, а не только журналистам или обыкновенным людям, которые бы там обсуждали вопросы заработной платы, хотя и это было.
— Как вам кажется, почему эта политическая составляющая вышла на первый план? Казалось бы, Крым теперь наш, все должны быть рады этому. И, кстати, по опросам действительно так, почему все-таки такое внимание Путин уделил именно политической составляющей?
— Вот этому я как раз и порадовалась, потому что ситуация обостряется в Украине, там уже начинаются жертвы, там уже начинается война. И я думаю, что президент понимает, что в этой ситуации, если все стороны конфликта, включая и Соединенные Штаты Америки, и Россию, будут упираться в свои позиции, то тому же самому Крыму будет очень несладко. Он все равно очень сильно связан с Украиной, и принцип домино будет работать дальше. Это касается очень серьезной ситуации с Приднестровьем и Молдовой, это касается жесткой изоляции России. Мы не можем быть изгоями, мы часть европейского и христианского мира, и, слава богу, что президент пытался это объяснить. С этим связана такая политическая повестка.
И второе, я думаю, все-таки параллельно в Женеве проходили переговоры. Впервые Россия пошла на уступки и за один стол села с представителями Киева. При том, что считает, что все они не представляют легитимную власть. То есть я за всем этим почувствовала некие подвижки, стремление к миру и в своем вопросе пыталась указать на миротворческую функцию президента, потому что победитель может спокойно стать и миротворцем.
— Кстати, после того, что сказал президент на прямой линии, какие-то прорывы возможны на этой конференции в Женеве?
— Я надеюсь. Я надеюсь, что с этой целью это и было сделано. И я надеюсь, что хоть о чем-то они начнут разговаривать, потому что до этого все переговоры кончались ничем. Россия отказывалась общаться с представителями Киева, теперь хотя бы как-то должно все сдвинуться. Сейчас начинается триггерная точка — это такая ситуация, когда уже или мы повернем на нахождение компромиссов, или триггер развернется в противоположную сторону, и дальше никто этим хаосом управлять не сможет. И если кому это выгодно, то только Соединенным Штатам Америки, которые очень далеко.