В Зале имени Чайковского состоялся концерт под названием "Jubilatio". Этой программой, названной по одному из произведений Софии Губайдулиной, отметил свое 20-летие ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского — едва ли не самый славный из отечественных коллективов, трудящихся на поприще современной музыки.
С сегодняшних высот 20-летнюю историю ансамбля можно условно поделить на два отрезка. В первое 10-15-летие для Пекарского, его учеников и его коллекции писал весь, еще не разъехавшийся кто куда, цвет нашей композиторской мысли. Музыка подходила ансамблю, ансамбль подходил музыке — одним словом, он был незаменим на своем месте: об этой золотой поре советского авангарда в юбилейной программе напоминали несколько номеров, и прежде всего "Тотем" Вячеслава Артемова, написанный к тому самому первому, двадцатилетней давности, концерту и по сей день оставшийся энциклопедией тембров и ритмов ансамбля. Со вторым периодом сложнее: к концу 80-х наметился естественный кризис жанра; старых авторов поубыло, новые не внесли ничего существенно нового. Выступления перестали вызывать ажиотаж, успех программ пошел на спад. Ансамбль сосредоточился на исполнении проверенных шедевров, а в 1992 году стал штатным коллективом фирмы Вадима Дубровицкого и получил название "Театр звуков Марка Пекарского".
Конечно, театр в выступлениях ансамбля был всегда, что засвидетельствовали, например, выход, коленопреклонение, смерч тамтамов и уход в "Jubilatio" Губайдулиной. Или "Сигналы битвы" самого Марка Пекарского, где барабанщики ансамбля в содружестве с трубачами плетневского оркестра заполнили весь зал Чайковского пространственной батальной панорамой. Но такой театр рождался изнутри музыки — будучи же закреплен в названии как конвенция, теперь он предполагает музыку лишь как часть действа. Новое понимание жанра натыкается на малые резервы внутреннего артистизма: если сам Пекарский — прирожденный актер, то этого нельзя сказать о его дисциплинированных, но анемичных учениках. Тем не менее ансамбль взял курс на расширение, стал участвовать в балетах, театральных постановках, а также пустился в сотрудничество с артистами разных жанров — такими, как Иван Егорович Алексеев, исполнитель на якутском хомусе (в юбилейном концерте предполагался, но не выступил), саксофонист Александр Пищиков (играл) и поэт Пригов (читал нечто алфавитно-поминальное). Из всех "гостей" в давнем и естественном альянсе с ансамблем была лишь скрипачка Татьяна Гринденко.
Программу должны были цементировать вещи Владимира Мартынова — пожалуй, единственного из композиторов ансамбля, чья новая стилистика осталась с ним в гармонии. Начало концерта подарило слушателю (увы, заполнившему лишь ползала) восхитительные маски, превратившие стоящих на коленях музыкантов в пазолиниевских минотавров, и орнамент на стойках для гонгов. А также "нулевой" номер концерта, исполнявшийся в то время, как публика занимала места. В программках он не значился, однако это было "Обретение абсолютно прекрасного звука" Мартынова. Обретение состоялось уже давно и теперь из изысканной медитативной музыки превратилось в превосходную фоновую. Другим опусом Мартынова была премьера — "Предметы и фигуры, открытые Даниилом Ивановичем Хармсом 8 августа 1937 года. Петербург". Написанный в фирменной мартыновской технике добавлений и уплотнений, подарок к юбилею в целях сестры-краткости был лишен середины и конца — то есть судить о нем как бы еще нельзя. Как бы то ни было, в ритмизованном чтении Пекарского псевдонаучный трактат Хармса стал неожиданно похож на "Антиформалистический раек" Шостаковича — лучший пример того, как текст, написанный позже, меняет восприятие текста, написанного ранее, высвечивая в нем жутковатую обэриутскую подоплеку.
Синтетические номера сконцентрировались во второй части концерта. Наверное, выход за рамки чистого жанра должен быть создать новый контекст — на деле произошло иное, что юбилейный концерт вынужден был только закрепить и продемонстрировать. Союзничество с неакадемическими "гостями" обнаружило неконтактность различных зон современного искусства. Личина дурашливого мага и массовика-затейника, столь идущая Пекарскому, все же иной, более простой природы, нежели концептуальное юродство Пригова. В совместной игре с "русским Колтрейном" Пищиковым выяснилось, что ансамблисты совершенно не чувствуют поэтики фри-джаза, да и сам Пекарский, совершивший дежурный круг с бацаньем по всем инструментам, смог лишь обесценить свой же терпкий труд точного интерпретатора. Завершил программу невыносимый балет Большого театра, за которым совершенно потерялся хорошо известный, во многих смыслах ударный номер ансамбля — "Акция" все того же ни в чем не повинного Мартынова. Хореография Сергея Боброва (с которым Пекарский ранее сотрудничал на спектакле "Антигона" Театра имени Пушкина) представляла собой жалкую пародию на ритуальную "Весну" Бежара. Таким образом, концерт, начавшийся за юбилейное здравие, закончился за упокой.
Славному ансамблю, откупорившему третий десяток, видимо, предстоит заново выяснить свой профиль — найти новую музыку и самим научиться новому; двигаться не вширь, к сомнительному синтезу, а вглубь — к мастерству, специфичности, эксклюзивности. Что в последнее время терпит кризис, но без чего обходиться невозможно. Как нашей музыкальной жизни — без ансамбля ударных инструментов Марка Пекарского.
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ