"Майя" родилась в 1994 году — фрондерская акция, оппозиционная Международному московскому балетному официозу с его загодя рассчитанными призами и архивариусным жюри. Акция удалась — конкурс завоевал право носить имя знаменитой нонконформистки. Второго конкурса, проходившего в Петербурге 10-15 декабря, ждали с понятным нетерпением и смутными надеждами. И вот он завершен. Выдающегося артистизма, к сожалению, обнаружено не было, потому гран-при ("За выдающийся артистизм") не дали никому. У мужчин золотую медаль, диплом и премию $10 тыс. получил танцовщик Мариинского театра Вячеслав Самодуров. "Серебро" ($7 тыс.) — танцовщик Московского театра классического балета Данила Корсунцев. "Бронзу" и $4 тыс. Андрей Иванов (петербургский Театр балета под руководством Макарова) поделил с испанцем Игорем Йеброй. Ольга Павлова (Имперский русский балет Гедиминаса Таранды) получила "золото" и $10 тыс., танцовщица Большого театра Анастасия Яценко — "серебро" и $7 тыс. "Бронзу" не дали никому. Об итогах конкурса — обозреватель Ъ ПАВЕЛ ГЕРШЕНЗОН.
Место
Местом действия, как и в 1994-м, был выбран Петербург. Выбор странный: нет ничего более противоположного (и противопоказанного) мифу Плисецкой, чем этот балетный город. Ее темперамент, манера, стиль, сам тип искусства, которое она олицетворяла, — это воплощенный дух Москвы. Москвы советской: власть, ВДНХ, Большая спортивная арена в Лужниках, диссиденты, Фурцева и "Лебединое озеро" с Плисецкой в Большом театре (об этом точно и до конца написано в мемуарах Плисецкой). В Петербурге другой балет, другое "Лебединое озеро" и другой спорт (знаменитая кировская оппозиция Шелест--Дудинская). И если географический выбор 1994 года еще можно было как-то обосновать — конкурс проводился в Петербурге, потому что его невозможно было провести в Москве, — то ситуация 1996 года в Москве и в Большом иная. Несоответствие места настолько очевидно, что о "Майе" следует говорить не как о конкурсе, который проводится в Петербурге, а как о конкурсе, который почему-то не проводится в Москве.
Время
О неудачном выборе времени для проведения "Майи-96" рассуждали много (в том числе и сама Майя Михайловна). Декабрь невозможен для подобного рода предприятий: во всех театрах мира, кроме российских, дисциплина зимнего театрального сезона — дело святое. О компетентности организаторов можно судить по атрибуции, принятой на конкурсе: хореография Юрия Григоровича именуется нынче хореографией Петипа (как быстро меняется время: еще года четыре назад все было наоборот), для мужской вариации второго акта "Жизели" и вовсе предложен вариант трех авторов (и все мимо). Финансовые проблемы, которыми устроители акции пытались оправдать неудачный выбор времени, не в счет — ведь речь идет о статусе, уровне и репутации акции, которой выдающаяся балерина ХХ века предоставила свое имя и свою художественную марку.
Два года назад, на конкурсе "Майя-94", легко выстраивались занимательные сюжеты (доминирование и тип новой французской танцевальной школы, судьба последней волны русской балетной эмиграции и так далее) и представлялась настоящая хореография (от лакоттовских соло "Сильфиды" до ноймайеровских опусов и вариаций "In The Middle..." Билли Форсайта). Статусные персонажи международной балетной тусовки сидели тут же, в жюри (Джон Ноймайер и Матс Эк), а затем экстравагантно шокировали (Эк) и интеллектуально подавляли (Ноймайер) в кулуарах. То, что происходило на "Майе-96", точно охарактеризовал московский критик Вадим Гаевский: "Балетные праздники кончились. Начались балетные будни". (Более щадящим будет другое объяснение: по старинному театральному закону вторая премьера непременно проваливается.)
Действие
Будни таковы: ни одной интересной танцовщицы; четверо примечательных парней.
Девушек было много. Отличить одну от другой весьма сложно. Понять, чем танцы Ольги Павловой отличаются от танцев Анастасии Яценко — задача слишком эзотерическая (здесь проще довериться жюри). Танцевали в стиле, который недавно громко заявил о себе в Петербурге, — "стиль Льва Радченко", стиль исполнения женских вариаций в "Мужском балете Валерия Михайловского" (не всегда умело, зато шикарно).
Мужчины были цветастей. Среди них обнаружился даже выраженный представитель Школы (юный блондин Андриан Фадеев). Пусть не самый выдающийся ее представитель (да и Школа переживает не самые лучшие времена), но он хотя бы твердо знал, какой набор правил и условностей этой школы он обязан соблюсти. То, что он показал, есть осознание своей танцевальной специфики (раньше это называлось "амплуа"). Все было ясно артикулировано, формализовано, а значит, "культурно": петербургская школа мужского танца — "классический русский принц" (дефиниция солиста Мариинского театра Сергея Вихарева). Впрочем, Андриан Фадеев не получил ничего. Школ больше не наблюдалось — были некие гибриды и промежуточные варианты. Культуры тоже не было. "Сценический опыт", "шикарные данные" и "конкурсная психика" решили исход состязания.
Обсуждать решение жюри бессмысленно — настолько микроскопичны художественные итоги. И все же это решение (в мужской его части) точное, концептуальное и в некотором смысле исторически грамотное. Несовпадение времени, места и действия не могло дать устойчивого (классицистского) результата. Отдав предпочтение демиклассическому танцовщику, жюри зафиксировало то зыбкое состояние, в котором пребывает балет. Победила промежуточная форма, переходный период, неопределенность. Депрессия финала века, в которой пребывает русский, да и мировой, балетный театр.
В конце прошлого века мариинская сцена, затаив дыхание, следила за грандиозным состязанием русской и итальянской балетных школ. Судьба балета решалась в Петербурге. Сюда приглашали танцевать, сюда рвались, чтобы танцевать; Россия была столицей балета. Сегодня сюда никого не приглашают, и никто сюда не рвется. Но кое-что здесь все-таки происходит. Судьба русского балета и его будущее все равно определяются в Петербурге — он остается великим балетным городом. Параллельно с конкурсом Ульяна Лопаткина танцевала на сцене Мариинского театра "Лебединое озеро". Жюри все же допустило ошибку: в этот вечер конкурс должен был взять тайм-аут, а обитатели Александринского театра — переместиться в Мариинский. Там было что оценить и чему поучиться.