70-летие Ханса-Вернера Хенце отмечают не только Берлинские недели, но и вся Германия, которую композитор запальчиво покинул уже много лет назад. Вышли в свет его мемуары, проливающие беспощадный свет на политические, творческие и человеческие шатания выдающегося художника. А Ганноверская опера предложила своим терпеливым зрителям полный, несокращенный вариант самой длинной оперы юбиляра "Король-олень", написанной по мотивам сказки Карло Гоцци. Из Ганновера — АЛЕКСЕЙ Ъ-ПАРИН.
Нашим зрителям тонкая материя этой сказочки из сундука венецианского затейника знакома: в далекие времена куклы Образцова добротно разыгрывали чудесные превращения, а Сергей Юрский творил чудеса на музыкальном киноэкране. Впрочем, различия в разработке сюжета между очаровательным мюзиклом Таривердиева и оперой Хенце столь же велики, как, скажем, между "Орфеем в аду" Оффенбаха и "Орфеем" Глюка. Немецкий композитор, молодой и полный сил (дело было сорок лет тому назад), задумал ни много ни мало через гоцциевскую модель заново мистически осмыслить мир — мир вообще и мир музыки в частности — и написал сочинение, равное по протяженности "Тристану и Изольде" Вагнера.
Хенце противопоставил себя как строгому дармштадтскому авангарду, так и ползучему традиционализму. В ставке на "певучесть" и неприятии радикализма, в обращении к эстетской философской сказке слышался вызов своему суровому времени — а в 1956 году немецкий музыкальный мир не был готов к возведению подобных выходок на пьедестал почета. Замах Хенце на шедевр читался не закономерным шагом таланта, а амбициозной эскападой. К тому же в вольной итальянской стихии сюжета и музыки, бесшабашно-средиземноморском смешении фарса и трагедии была и немалая толика германофобии, которую в то время Хенце и не пытался скрывать.
Зыбкого и лиричного, к тому же тщательно простроенного "Оленя" искромсали в клочья, сократили чуть ли не вдвое, и берлинская премьера 1956 года превратилась в акт композиторского унижения. Хенце и либреттист Хайнц фон Крамер пытались спасти положение и, наступая на горло собственной песне, мастерили новые версии. Со временем Хенце все же завоевал право быть сколь угодно оригинальным — и в 1985-м в отважном Штутгарте впервые была дана полная версия "Оленя". Но спектакль имел умеренный успех и быстро умер.
И вот новую жизнь итало-германскому созданию дал новый генеральмузикдиректор Ганноверской оперы, молодой дирижер Андреас Дельфс, рискнувший развернуть многострадальную партитуру во всю ширь. Его акция удалась: все пять часов публика сидит как завороженная, а отдельные ренегаты не делают погоды. Философская основа живет внутри художественной ткани — живет не скелетом, а мышцами. Музыка же Хенце проявляет самую простую из всех способностей — брать в плен и не отпускать. Наше время открывает и неожиданные грани — капризная "полистилистика" попадает в силовое поле современного постмодерна и чувствует себя как дома, а щедрость фантазии оказывается под стать гринуэевской. Найденные Андреасом Дельфсом краски наконец-то сделали из "Оленя" ровно то, на что он преждевременно претендовал в свое время, — оперный шедевр XX века, рядом с которым упоминание "Тристана и Изольды" выглядит отнюдь не смехотворно.
Стоит добавить, что уровень хора и оркестра, как и вокальные достижения певцов (Габриэле Фонтана, Каролине Штайн, Альфонс Эберц, Ханс Зойер, Эдгар Шефер), грандиозны — при том что партии Хенце требуют виртуозности, как у Россини, значительности, как у Вагнера, и ритмической остроты, как у Стравинского. Правда, режиссура интенданта оперы Ханса-Петера Лемана в очередной раз справляет праздник ходульности, а занятная сценография Олафа Цомбека не в состоянии выстроить за режиссера большой мир, адекватный музыке. Но музыке на это наплевать: интригуя, завораживая и пугая, она растет вверх как мощное дерево веков, а вместе с тем — изысканное строение сегодняшнего вкуса.