Театр имени Маяковского показал премьеру спектакля "В баре токийского отеля". Постановку никогда не публиковавшейся и не ставившейся в России пьесы Теннесси Уильямса осуществил Адольф Шапиро, главную роль играет Ольга Яковлева.
Написанная в конце 1960-х годов, эта пьеса Уильямса благополучно провалилась в Америке и была списана со счетов по разряду "неудачи мастера". Она была признана нелогичной и слишком странной для полноценного сценического воплощения. Впрочем, на Бродвее этому факту большого значения не придают: Уильямс, бесспорно признаваемый самым значительным и самым удачливым американским драматургом, провалов знавал едва ли не больше, чем триумфов. Ему прощали многое, но в "Баре..." даже уильямсовские апологеты усмотрели больше историю болезни автора, чем самостоятельное драматическое произведение.
В истории стареющей американки, живущей с мужем-художником в дешевой токийской гостинице, действительно много недосказанного и несказанного. И если она, Мириам, находится еще только на грани нервного срыва и потери рассудка, то Марк (Эммануил Виторган) эту грань уже перешел. Душевная болезнь разрушила талант и исказила черты былого красавца. Мужчина в нем уже умер, а в ней только женщина и жива. Мириам стремится отправить его домой, в Америку (с этой целью из-за океана ею выписан некий друг семьи, Леонард, появляющийся во втором действии), но чего в этом намерении больше — любви или ненависти — не разобрать. Смутные порывы и отрывочные диалоги разрешаются смертью Марка, причем опять же до конца не ясно, доделала ли свое дело болезнь, или же он добровольно свел счеты с жизнью. Уильямс перемешивает экзальтацию и богоискательство, сексуальные комплексы и мечты о спасении.
Его лучшие пьесы обычно опираются на крепко сколоченный сюжет. Поэтому отечественная публика знает Уильямса другим: у нас чаще всего сочинения превращались на сценах в добротные мелодрамы из американской жизни. Эта традиция не в последнюю очередь была задана спектаклем тоже Театра имени Маяковского, "Трамваем 'Желание'" Андрея Гончарова двадцатипятилетней давности. Может быть, еще и поэтому премьерная публика ожидала увидеть в "Баре..." нечто иное, чем ей предложили. На "другом" (а в известном смысле — подлинном, более близком к оригиналу) Уильмсе она заметно томилась, ожидая привычного на этой сцене размашистого стиля и не желая делать движений навстречу режиссеру. Адольф Шапиро последовательно и кропотливо стремился наладить тонкие психологические связи между немногочисленными персонажами и даже между отдельными репликами. Его усилия не прошли даром, но до конца примирить самовольные противоречия материала не смогли и они. Слишком уж слова не совпадают с мотивами. "Мир остановленного времени" (так называл драму автор) не желает жить по житейски выверенным законам и питается энергией туманных символов. Перебраться через рампу последние не в состоянии, но размывают текст и смазывают интонации.
Впрочем, Ольга Яковлева тоже претендует на независимость и на существование "сама по себе". Хотя подспудная перекличка с замыслом автора вдруг находится. Работая над "Токийским отелем", Уильямс проводил не только эмоциональный, но и формальный эксперимент: в оригинале пьеса написана с минимумом глаголов. Русский перевод эту особенность текста потерял. Однако Яковлева будто интуитивно почувствовала настроение Уильямса. Ее героиня жаждет действия, но не способна на него, и каждый глагол ей действительно дается с трудом. Противоречивые чувства сдерживают волю Мириам. Кажется, она боится всего — чужих слов, чужой, и оттого опасной восточной пластики японца-бармена, чужих чувств и в первую очередь движения времени. Она точно оскорблена тем, что молодость ушла и готова в каждую минуту с молчаливым упорством оспаривать права возраста. Каприз, томление и уязвленность — казалось бы, всего три краски Яковлевой, но их сочетаний хватает на два сценических часа. Героиня устремлена в никуда и в финале ей предстоит остаться один на один с простой мыслью о конечности бытия. Такова вообще тема Яковлевой, ее главная нота, которую актриса несет в себе и которая, как это часто случается, когда речь идет о крупных дарованиях, умеет быть более звучной, сильной и убедительной, чем целый спектакль.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ