Предъявленная на Каннском фестивале этого года последняя картина Бернардо Бертолуччи "Stealing Beauty" не вызвала энтузиазма — безусловный успех фильм принес лишь американке Лив Тейлер, сыгравшей свою сверстницу, соотечественницу и тут же названной "лицом Канна". Как уже сообщал Ъ, в Киноцентре на Красной Пресне с гораздо большим, чем в Канне, успехом прошла московская премьера картины, выходящей в российский прокат под названием "Ускользающая красота".
Возможно, более точным переводом было бы "Уворовывая красоту": именно место действия — холмистые пейзажи Сиены, соединившие, по словам Павла Муратова, "все то, что заставляет сердце биться сильнее при слове Италия", — становится главным объектом желания людей, собравшихся в доме, купленном лет двадцать назад скульптором из Ирландии.
Дом населяет несметное количество персонажей, в родстве и связях которых между собой разобраться почти невозможно, да и вряд ли стоит. Перенесение на экран многофигурных чеховских композиций и чеховской полифонии — самая большая из удач фильма и очень неожиданный ход Бертолуччи, приучившего зрителей совсем к иному масштабу высказывания.
Он, впрочем, не акцентирует новых своих предпочтений и лишь однажды, "проговорившись", отсылает к первоисточнику — русской драматургии; но не напрямую к "Сестрам" и "Саду", а по более прихотливой траектории — к "Месяцу в деревне", хотя название пьесы даже не упомянуто. "А мы, как бедный Ракитин у Тургенева, образуем арьергард", — говорит один из друзей дома, подавая руку юной американке, готовой разрыдаться от разочарования в первой любви.
Именно она — девятнадцатилетняя Люси в исполнении уже названной "актрисой девяностых" Лив Тейлер — и становится главной героиней повествования, казалось бы, не терпящего главных героев. Дочь недавно умершей женщины, бывшей звезды этого дома, приезжает в Италию на каникулы, чтобы встретиться с юношей, в которого влюбилась четыре года назад, и найти своего настоящего отца; о зачатии девочки в оливковой роще мать оставила запись в своем дневнике.
Бесконечно долгая экспозиция, разговоры, чаепития, вечеринки в соседнем замке, тончайшая паутина окутавших дом отношений долго представляется самоценной — когда неважно, кто отец девочки и кто именно — прежний возлюбленный или другой — лишит ее девственности. Но отцом оказывается тот самый ирландец, который разбил в Тоскане новый "вишневый сад" из своих скульптур, а возлюбленным — после долгих душевных исканий героини — соседский юноша, единственный в этой интернациональной компании, кто то и дело беспомощно переходит на родной, итальянский, язык и мечтает "уехать в Америку, потому что оставаться здесь больше нету сил".
Вызывающе литературный финал после долгого сна в летнюю ночь способен разочаровать любителей полунамеков и полутонов, непроговоренность метафоры — раздражить поклонников жесткого и внятного режиссерского стиля. Между тем для Бертолуччи-идеолога кульминация, как и следовало ожидать, важнее всего ей предшествующего. Тяга юной цивилизации к той, что уже чувствует смертельную от себя усталость, бесконечные попытки бегства и неизбежное возвращение в оливковые рощи — в сущности та же тема взаимодействия разных миров, что пронизывает весь его последний, внеитальянский период.
Европоцентризм Бертолуччи, давно подтвердившего свои амбиции гражданина вселенной, не менее неожиданнен, чем чеховские интонации автора "Последнего императора". Именно неожиданность, а не просчеты режиссуры, была причиной неудачи фильма в Канне. Тем более странной, что "Золотая ветвь" досталась Майку Ли с его "Секретами и обманами", озабоченному ровным счетом тем же — неуничтожимостью европейских корней.
Социальность, которая, пусть и на третьих ролях, присутствовала у Ли, но начисто отсутствует у Бертолуччи и Кесьлевского (тоже обнесенного в свое время пальмовой ветвью), видимо, показалась интернациональному киноистеблишменту важнее актуальности "Красоты" и "Синего, Белого, Красного". Что не помешало картинам итальянского, британского и польского режиссеров (по странной случайности почти одновременно выходящих на российский экран) объединиться в некую мегатрилогию — с явной, хотя и не высказанной претензией на то, чтобы назваться потом киноэпосом Европы конца девяностых годов XX века.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА