17 октября 1896 года "Чайка" А. П. Чехова провалилась на Александринской сцене, после чего автор решил пьес больше никогда не писать. Сто лет спустя Александринский театр и Санкт-петербургская академия театрального искусства отметили годовщину этого события. В целом коллекцию фестиваля составили отнюдь не все и не только лучшие отечественные спектакли, а главным образом те, кто сумел раздобыть денег на визит в Петербург.
На фестивальных площадках бывали моменты, когда Нины Заречные талантливо вскрикивали, а Кости Треплевы талантливо умирали. В течение недели зритель наблюдал, как стройные и саркастические Маши носили "траур по своей жизни" в постановках на любые вкусы: в стиле модерн (Вологодский театр для детей и молодежи) и постмодерн (Новый экспериментальный театр из Магнитогорска), неоромантизм (Калужский драматический театр) и реализм (Екатеринбургский театр юного зрителя). Шли "Чайки", примечательные новизною лиц: Костя Треплев — "рубашечный герой" (Екатеринбург) или Аркадина — клоунесса (Магнитогорск), — и "Чайки" ничем не примечательные, разве что величиною чучела чайки размером с павлина (Курганский областной театр драмы).
Элитарная вологодская "Чайка" в постановке Б. А. Гранатова рассчитана на почитателей французских импрессионистов, русских мирискусников и символистов. Следуя теориям последних о театре как сновидении, режиссер превратил "Чайку" в театр снов Кости Треплева, то есть поставил пьесу так, будто не Чехов, а Треплев ее написал — как продолжение драмы о Мировой Душе. Она же — Нина Заречная, королева с картин Чюрлениса. Сам Треплев стилизован под Пьеро, с оглядкой на Мейерхольда, первого постановщика скандального "Балаганчика" Блока (1906), в котором он сыграл Пьеро и первого Треплева в Московском художественном театре (1898). Костины пленительные кошмары выплывают, как джины из лампы Аладдина, из китайского павильона на водной глади, подобного изображенному на гуаши Бенуа. Павильон наливается светом среди ночных туманов (худ. С. А. Зограбян) и оттуда на мостик, по фасону японского театра, выскальзывает маскарадный хоровод: сиреневая сомовская маркиза — Аркадина, китайский мандарин под зеленым зонтиком — Сорин, брутальный корсар Медведенко, карнавальная Мессалина — Маша и мопассановский милый друг — Тригорин, козлоногий сатир в обличье фланирующего парижанина с полотен импрессионистов. Фантастические фигуры сплетаются в причудливые узоры эротических игр под лунные мелодии из феллиниевского "Казановы", в памяти зрителей неизбежно всплывает и другой шедевр мастера — "Джульетта и духи". Тут очевидный образчик для каприччио "Костя и духи", ключ к разгадке которого следует искать у Фрейда: не случайно в Костином сне все мужчины — фавны, а женщины — кокотки, а в предсмертном бреду героя возлюбленная и мать — двойники.
Столичные театры не жаловали петербургский фестиваль: свою премьеру привез только вновь открывшийся московский драматический театр "Ангажемент". Антреприза актеров предложила "репетицию" комедии "Чайка" — так режиссер Г. Шапошников переключил театральную проблематику пьесы на тему театрализации жизни. Драма чеховских героев заключается будто бы в том, что они не живут естественной жизнью, а бесконечно репетируют принятые на себя роли декадентов или академиков, несчастных любовников или удачливых актрис. В финале Нина Заречная теряет логику принятой на себя роли, напоминает игрушку с испорченным заводом: роль износилась, слова стерлись, и Нина больше не знает, кого ей любить, Тригорина ли, Треплева, и зачем ей ехать в Елец.
В "Чайке" из Екатеринбурга (реж. Г. Цхвирава) людям только кажется, что они сами выбирают свой путь, на деле им навязывают совсем не те роли, на которые они рассчитывали. Об этом толкует изящная графика сценографии (А. Шубин). В пустом пространстве разбросана стая стульев, точный образ компании одиноких чеховских людей, кругом — множащиеся рамы, будто театральные порталы. Во втором акте стулья расставят по краю прямоугольной площадки, как для зрителей сцены жизни, а в центре появятся многочисленные воротца для игры в крокет, как бы уменьшенные в масштабе порталы. Зритель волен соотнести участь человека с крокетным шаром, абсолютно зависимым от молотка.
Новый экспериментальный драматический театр из Магнитогорска разыграл "Чайку" как водевиль с летальным исходом. Режиссер насытил спектакль розыгрышами и трюками, стремясь поселить в нем дух клоунессы Шарлотты из "Вишневого сада". Аркадину всюду сопровождает веселенькая француженка Колетт в коротеньких штанишках, с громоздким фотоаппаратом на треноге. Обе ездят на велосипедах, Аркадина — комическая актриса и любит щегольнуть в штанах эксцентрика. Понятно, если и превращать "Чайку" в водевиль, то в истерический, трагикомический. Водевильную беготню с нервическими припадками подстрекает нервический же клекот чайки, сопровождаемый падением из-под колосников символических красных лоскутов, которые многозначительно усеивают цирковую арену спектакля. Здесь всем действующим лицам приходит охота объявить себя чайками, и они выстраиваются шеренгой вслед за Ниной, взмахивающей руками-"крыльями". В последнем акте на шляпке Аркадиной кокетливо приколоты крылья чайки, очевидно, последняя новинка столичной моды, монолог Мировой Души декламируют охотно, хором и по одиночке. Что может быть смешнее растиражированной пьесы о Мировой Душе? Она стала бестселлером, и автору остается только пустить себе пулю в лоб.
ЕЛЕНА Ъ-КУХТА